В январе 1947 года Москву посетил начальник британского Генерального штаба Б. Монтгомери. Он встретился со Сталиным, с которым обсуждал вопрос о создании военного союза двух стран — СССР и Англии. Сталин отнёсся к идее такого Союза положительно. При этом вождь действовал весьма осторожно. Он подчеркнул, что никакого предложения не делает, но и не будет возражать, если Монтгомери донесёт его мысль до английского правительства. Монтгомери впоследствии вспоминал: «Он повторил это заявление дважды, и мне показалось, что он очень хотел, чтобы я его правильно понял». И фельдмаршал Монтгомери донёс эту мысль Сталина до правящей элиты Великобритании. Более того, он донёс до неё и такое, своё уже, соображение: «Я пришёл к выводу, что Россия будет внимательно следить за обстановкой и будет воздерживаться от неосторожных дипломатических шагов, стараясь не «переходить черту» где бы то ни было, чтобы не спровоцировать новую войну… Я сообщил об этом в докладе британскому правительству и начальникам штабов».
Вне всякого сомнения, данная информация ослабила позиции западных «ястребов». Между Сталиным и министром иностранных дел Великобритании Э. Бевином последовал обмен письмами. Они обсуждали возможность продления «Договора между СССР и Великобританией о союзе в войне… и о сотрудничестве и взаимной помощи после войны». К. Романенко обращает внимание на такой интересный момент: «Примечательно, что Статья 4 этого Договора предусматривала, что если одна из договаривающихся сторон «в послевоенный период снова окажется вовлечённой в военные действия с Германией или всяким иным государством», то другая сторона… «сразу же окажет… всякую военную и другую помощь и содействие, лежащее в её власти»» («Последние годы Сталина»).
Союз так и не был создан, но, вне всяких сомнений, Сталину удалось покрыть атлантический блок хорошенькой трещиной.
Играя на противоречиях западных стран, Сталин в то же время не забывал об идейной борьбе. В конце жизни Иосиф Виссарионович попытался подвести под новый, социалистический национал-патриотизм теоретическую базу. И здесь особого разговора заслуживает сталинская кампания по борьбе с низкопоклонством, которая вполне вписывалась в кампанию по борьбе с космополитизмом. Силы Агитпропа были брошены на разоблачение космополитизма, который был объявлен реакционной идеологией буржуазии. Космополитизм трактовался двояко. Под ним понимали как национальный нигилизм, выражающийся в пренебрежении к своим народам, так и шовинизм, который всего лишь маскируется под маской «всечеловечности». Часто космополитизм и его центральная идея — создание мирового «правительства» — практически отождествлялся с «американским империализмом». Последний обвиняли в том, что он желает демонтировать все национальные суверенитеты, превратив разные страны в штаты-провинции. «Идеологи американского империализма стремятся к установлению такого «мирового порядка», при котором самостоятельные, суверенные национальные государства были бы превращены в разновидности американских штатов, а народы мира низведены до рабского положения американских негров, — утверждал П.Е. Вышинский. — Апологеты империалистической экспансии объявляют национальную независимость, государственный суверенитет и самый патриотизм «пережитком», «анахронизмом», «устаревшей идеей» и т.п. Космополиты требуют «ликвидации границ», «всемирного объединения народов» (конечно, под гегемонией США!), создания «всемирного правительства» (конечно же, под руководством США!)» («Космополиты и «низкопоклонники»»).
Коммунисты и их союзники провозглашались подлинными патриотами. Довольно-таки убедительные аргументы в пользу этого привёл Н. Балтийский (псевдоним О.В. Куусинена) в статье «О патриотизме». Он взялся разоблачать миф о том, что коммунизм не имеет ничего общего с патриотизмом. Балтийский указывал на то, что именно коммунисты стали в авангарде национально-освободительных движений, сражающихся против немецкого фашизма, пытающегося поработить разные страны и народы. «…Настал день исторической проверки патриотизма как коммунистов, так и их обвинителей, — писал идеолог. — Разбойничья война немецко-фашистских империалистов за порабощение миролюбивых народов заставила разные общественные слои и политические партии показать воочию, кто готов на деле защищать отечество, а кто готов идти на измену отечеству. Что же оказалось при этом великом испытании огнём? Оказалось, во-первых, что в оккупированных немцами странах Европы изменниками отечества стали фашисты и другие крайние реакционеры, которые до войны и ещё в начале войны громче всех кричали о своём «патриотизме» и о «неблагонадёжности» коммунистов. Те, кто предал Францию, — это были самые отъявленные враги коммунизма: Петен, Лаваль, Дарлан и их компаньоны, а также стоящие за их спиной финансовые акулы из Комите де форж концерна Шнейдер-Крезо и других крупнейших концернов и трестов. А кто оказался предателем отечества в Норвегии, Дании, Голландии, Бельгии? Кто помогал немцам в Болгарии превратить эту славянскую страну, где народ глубоко привязан к своей освободительнице — России, в военный плацдарм Германии против Советского Союза? Кто завербовался в пособники германских палачей и поработителей в Польше, Чехословакии, Австрии, Югославии, Греции? Презренные Квислинги и стоящие за их спиной алчные банкиры и помещики. По мере временных военных удач немецких захватчиков в первый период войны во всех оккупированных ими странах всё росло число тех реакционеров, которые проявляли готовность продать независимость своего отечества за чечевичную похлёбку. Во-вторых, коммунисты и многие социалисты оказались на деле непоколебимо верными и самоотверженными защитниками свободы и независимости своих стран от покушений германских империалистов и их сообщников. Повсюду они стояли в первых рядах патриотов — рабочих и крестьян, сражающихся против тирании немецких оккупантов. С полным основанием свободолюбивые народы восхищаются и гордятся патриотическими подвигами героических воинов и партизан Советского Союза, а также доблестных патриотов Югославии, Франции, Польши, Греции и ряда других стран…»