Но до этого Кун успел заразить своей «теорией наступления» очень многих коминтерновцев — у нас и за рубежом. Он предлагал немедленно приступить к организации пролетарской революции в Европе — начиная с Германии.
«Под его нажимом ЦК КП Германии во главе с Эрнстом Ройтером (псевдоним Фрисланд) без особых колебаний принял решение начать немедленную подготовку антиправительственной акции, способной «заставить массы прийти в движение», — пишет М. Пантелеев. — Воспользовавшись приказом оберпрезидента Саксонии Отто Герзинга о введении полиции на предприятия округа Галле — Мерзебург, а также объявлением осадного положения в Гамбурге, коммунисты попытались развернуть широкомасштабные действия, призвав 24 марта 1921 г. к общегерманской забастовке. Будучи совершенно неподготовленным, движение осталось локальным и к 1 апреля заглохло. Несмотря на мартовское фиаско, теория Б. Куна продолжала импонировать многим коммунистам, включая председателя ИККИ Григория Зиновьева и члена Малого бюро ИККИ Николая Бухарина. Неопределённость в расстановке сил вела к осторожности в формулировках подготовительных материалов очередного конгресса III Интернационала» («Четверть века Коминтерну»).
На конгрессе победила более умеренная точка зрения, которую отстаивали Ленин и Троцкий. Владимир Ильич резонно замечал: «В международном положении нашей республики политически приходится считаться с тем фактом, что теперь бесспорно наступило известное равновесие сил, которые вели между собой открытую борьбу с оружием в руках, за господство того или другого руководящего класса, — равновесие между буржуазным обществом, международной буржуазией в целом с одной стороны и советской Россией — с другой… Развитие международной революции, которую мы предсказывали, идёт вперёд. Но это поступательное движение не такое прямолинейное, как мы ожидали. С первого взгляда ясно, что в других капиталистических странах после заключения мира, как бы плох он ни был, вызвать революцию не удалось, хотя революционные симптомы, как мы знаем, были очень значительны и многочисленны».
А Троцкий подготовил тезисы, предполагающие смену тактики. Теперь был сформулирован новый лозунг: «К массам!». Его понимали как «завоевание широких масс пролетариата для идей коммунизма». В результате Коминтерн признал необходимым выдвинуть требования переходного характера.
Троцкий, как и Сталин (тут их интересы сходились), сыграл важную роль в провале революционного натиска на Германию. Сам он был в числе одного из организаторов «революции» 1923 года, к которой в Москве готовились очень тщательно, рассчитывая не только на восстание в самой Германии, но и на вооружённое вторжение. Однако в сентябре того же года Москва дала задний ход. Разведка донесла, что Антанта узнала о решениях советских вождей. В результате были приняты срочные меры по предотвращению вторжения Красной Армии: усиление французского корпуса в Руре, переброска белогвардейских частей в Польшу, срочные инженерные работы в Виленском коридоре. Момент внезапности был упущен, и теперь оставалось трубить отбой.
Возникает резонный вопрос — кто же предупредил Антанту? Историк В. Сироткин, уделивший много внимания эпопее 1923 года, сообщает весьма любопытные сведения о связях Троцкого. Оказывается, «ещё в 1921 г. он получает весточку из Парижа не от кого-нибудь, а от самого бывшего военного министра «временных» Александра Гучкова… «Кружок Гучкова» объединял военных, политиков и философов…, которые пытаются «навести мосты» прежде всего с «военспецами» из РККА «Брусиловского призыва» 1920 года. Троцкий втайне (выделено. — А.Е.) от Политбюро и ИККИ направляет к Гучкову своего доверенного порученца Евгения Берета… но не для обсуждения теоретических вопросов «сменовеховства», а для совершения конкретной задачи: использовать связи Гучкова в русских эмигрантских кругах Литвы и Польши для «броска» 200-тысячного корпуса красных через Литву и польский «Виленский коридор» («Почему проиграл Троцкий?»).