Прошелся.
На КПП его уже ждало такси — желтый с шашечками восьмицилиндровый «АМЗ», за рулем курносый парень в форменной кепке, из-под которой торчат соломенного цвета вихры.
— Не возражаете? — парень ткнул пальцем в приемник
Серебров кивнул, мол, валяй.
Таксист щелкнул выключателем и поймал «Вышеград», одну из трех коротковолновых радиостанций Праги, давали джаз. Судя по тому, как он отбивал пальцами на руле синкопированный ритм мелодии, таксист был давним поклонником Франтишека Водички.
По случаю воскресенья город был практически пуст, поэтому решили ехать через центр и по набережной Яузы. Серебров посмотрел на часы — почти полчетвертого. Выехали через Славянскую площадь к Москве-реке, сияющей блестками мелкой волны. Вдоль реки с натужным гудением прошла «каталина», приноравливаясь проскочить под Устьинским мостом и сесть на Павелецком гидропорте.
К шпилю трехбашенного небоскреба на Котлах, величаво покачиваясь, приваливал круглым серебристым носом дирижабль. Серебров прищурился, прикрылся от солнца ладонью: «Д-6» с бортовым 84, смирная рабочая лошадь советского транспортного флота. Ни единого оборонительного ствола, небронированный, типичный труженик неба, не знающего войны. Работай он на международных линиях или в бывших САСШ — четверть его подъемного веса составляли бы турели и бронирование. Не иначе привез продукты в магазины, расположенные в цоколе гигантского здания.
Яуза, которую в нескольких местах перепрыгивали автомобильные и железнодорожные виадуки, лениво вилась в своих набережных. Водичка, как водится, попахивала: шлюзы, обеспечивающие на ней мелкое судоходство, открывались и закрывались дважды в сутки, ил поднимался со дна и дарил непередаваемый аромат органики. Набережная сверху была перекрыта как тоннелем могучими деревьями, роняющими сетчатую тень. Такси приближалось к полуобнявшей территорию Главного Военного Госпиталя немецкой колонии, Лефортову, смотревшемуся как один огромный парк.
Проехали Лефортовский мост, затем выбрались наверх и повернули к Северо-Восточному радиусу. «Измайлово» уже был виден спереди-слева — на месте бывшей Семеновской слободы. Покрутились на кольцевых перекрестках (точнее — звездах, строители новой Москвы пользовались опытом барона Османа и Бертильона) и въехали в Измайловский Парк.
Советский небоскреб не производил вблизи такого давящего впечатления, как гиганты Чикаго или Эмпайр-Стейта. Размер, конечно, чувствовался, но создатели удачно воспользовались формой: дом смотрелся не устрашающим зеркальным столбом, а вполне природного вида горой.
Сделав полукруг вокруг «Измайлово» — все «технические» подъезды располагались с севера — таксист припарковался у подъезда. Серебров отсчитал червонец, пять десятых и семь копеек по счетчику, положил на торпеду две десятых на чай.
Курода был уже здесь — видимо не стал экономить, нанял автожир прямо с гражданского поля Ходынки, решив не нарушать пилотскую традицию. Они встретились под аркой входа, и после обязательных поклонов направились к вращающимся дверям.
В лифте (дуб, бронза и зеркала) Курода обратился к Сереброву:
— Гиниро-сан, я еще раз хочу выразить вам огромную благодарность за сегодняшнюю тренировку. Для меня это был огромный опыт…
— Не стоит благодарности, Курода-сан — «тем более, что вы, наверняка уж составили в уме начало отчета в Императорский Военно-воздушный институт и в «Накадзиму» об итогах учебного боя с моим самолетом», добавил он про себя.
— Я хотел бы как можно больше узнать о вас, Гиниро-сан. Я слышал о вас от ветеранов Гавайской кампании, которые видели, как вы сражались, и я слышал о вас в Маньчжурии — каждый раз о вас говорили с огромным уважением. Надеюсь, вы не сочтете мою почтительную просьбу нескромной — расскажите мне свой путь в небо.
1938 М-6
О том, что Серебров не так давно летал против крылатых самураев Его Императорского Величества, поручик дипломатично промолчал. Японский этикет и умение делать врагов и друзей вызывали со стороны Сереброва своего рода уважение. Он был награжден «цветком апельсина» за Гавайскую кампанию и тогда же стал зваться в газетах Гиниро Дзинан (для японского языка и уха, особенно армейских, фамилия «Сэробурофу» была совсем неудобоварима, а вот «Серебро, второй сын» вполне звучит).
Год спустя, в Маньчжурии, он летал за Советскую Россию и сбивал японцев. Для японцев это было вполне нормально: честно отслужил и исполнил долг у одного князя, поступил на службу к другому и служит ему так же верно и доблестно, как и прежнему. Ну а если между его бывшим и нынешним господином вспыхнула ссора, то не служивого это дело. Он должен исполнять приказы и служить, на все остальное воля Будды.