— Вот та «пружина» прямо перед нами — это железнодорожная и автоэстакада к Красносельскому шпилю. Сейчас подойдем поближе, будет гораздо интереснее. Выглядит впечатляюще, да и к шпилю волькенратцера сподручнее стыковаться, чем спускаться на землю. Здание нежилое, в нем Совет Транспорта, и диспетчерские всего Красносельского транспортного узла…
Взлетно-посадочная полоса вытянулась строго на северо-восток, вдоль поблескивающих на солнце рельсов Ярославской дороги. Вторая полоса, покороче, лежала асимметричным крестом, с севера на юг. В размахе — длинная водная полоса и небольшая гавань для гидропланов, питающиеся из ключей бывшего Красного пруда. Рабочий день: на рулежных дорожках очередь из транспортных самолетов, над аэродромом садящиеся и взлетающие машины. Вдоль Краснопрудного проспекта стояли такие же двадцатиэтажные дома-кварталы, у одного на крыше — взлетная палуба для срочных служб.
Серебров пустил машину вниз, как по горке спускаясь по направлению к вытянувшемуся ввысь зданию Красносельского шпиля. К увенчанной ферменным «крестом» пандусов верхушке были пристыкованы два дирижабля и, треща винтами, стыковался немецкий тип 96 с желтыми коронами на синих стабилизаторах и черной надписью Sverige. Прижав «шаврушку» поближе к эстакаде, Серебров начал, повторяя ее путь, винтом подниматься вверх.
— Смотрите — несколько километров по спирали в обе стороны, а пассажиры — на лифте. Зато вот здесь небольшое депо и краны, которые перегружают контейнеры прямо на подъемные платформы грузовых дирижаблей.
Что там на часах?
Еще четыре минуты до разрешения на вход в коридор Малого центрального.
— Мисс, нам пора возвращаться к баллону. Обещаю настоящую воздушную горку…
Серебров отвернул от вокзалов и срезал над Бутырским парком, передвинув обе рукоятки газа почти на полный. Все-таки не истребитель, нет того привычного ощущения вдавливающейся в спину спинки кресла, неторопливый летун. Он поставил машину в медленный, на педалях, разворот, вокруг Бутырского баллона.
— Ходынка, я А-18-5, следую на Малый Центральный, встал на Бутырский вираж. Когда будет окно?
— Окно открыто, А-18-5, можете заходить в коридор, высота 200
— Понял вас, захожу в коридор…
Снова покачав крыльями, «стрекоза» ушла с «круга» и нацелилась на промежуток между оранжевым и зеленым шарами — вход в вираж, завершающийся прямой над Петроградским проспектом и Тверской.
— Сложновато тут у редс… На «Гнилом яблоке» в воздухе значительно свободней и все уже сделали как раньше на машинах — со светофорами, правда с районами ожидания в двадцати милях от Эллис-айленда…
Серебров пожал плечами:
— А вы не попадали в водоворот между Вильнёв-Орли, Ле Бурже и Руасси? Вот там все действительно сложно и царит самый настоящий бардак, французы с 34 года запретили полеты над Парижем. Кстати, как добирались сюда?
— Обычным путем — через Квебек, потом подцепилась на британский цеппелин и через Гренландский Проходной Двор и Рейкьявик до Дублина. Ну а там — Ливерпуль, Лондон, Амстердам, Копенгаген, Стокгольм, Хельсинки и Петроград. Раньше за такое медали давали, а теперь это нормальный одиночный рейс… Мы снижаемся?
— Да, будем лететь вдоль вот этого проспекта, пока не минуем Страстной, а дальше уже на снижение
Самое неприятное место в Москве — район южнее Петровского стадиона. Гигантская бетонная чаша и эстакады в ветреный день создают вокруг себя совершенно непередаваемый очаг разнонаправленных потоков и заход на «Центральный» с Бутырского виража напоминает езду по каменистой дороге на скверно сделанной и скверно смазанной телеге.
— Держитесь, сейчас немного потрясет…
«Шаврушку» качнуло повело как по стиральной доске, протестующе заныл ветер, намекнув на готовность опрокинуть машину. Вибрация чувствовалась через штурвал и была не то, чтобы опасной — до «качественной» тряски внутри грозового фронта или спутной струи тяжелого самолета она не дотягивала ни по каким параметрам — но просто неприятной. Тряска прекратилась так же резко, как и началась, как только минули стадион.
Серебров пропустил под брюхом начало Ходынской эстакады и направил машину в створ Петроградского шоссе, удерживая положенную высоту. Под брюхом в обе стороны ползли разноцветными жуками машины, а между ними иногда проскакивали муравьи — мотоциклы, транспорт эгоистов и фанатов скорости.
— Сколько здесь? Сколько здесь в ширину?
— Почти пятьсот футов, если мне не изменяет память, два «голиафа» разминутся. По четыре полосы в каждую сторону, и «зеленые полосы» по бокам от трассы. Но тут есть гораздо интереснее штуки — видите? Дом-квартал, а на крыше тоже сады, видите, где фонтан, и вот там — оранжерея. Апельсины, конечно, далеко не калифорнийские, но в январе, говорят, тоже очень даже ничего…