«Признания» Кольцова, полученные под пытками, Сталин направил в правление Союза писателей. Фадеев выразил сомнения в оправданности ареста Кольцова. «Через некоторое время Сталин принял Фадеева.
— Значит, Вы не верите, что Кольцов виноват? — спросил его Сталин.
Фадеев сказал, что ему не верится в это, не хочется в это верить.
Рш 8 Be ишк>.,иое совещание судебно-исиолнительпых работников в Москве 23 апреля 1934 г Снимок сделан во дворе Лубянки (фрагмент) В первом ряду: 2-й слева — В В Ульрих; 7-й слева — А Я. Вышинский
А я, думаете, верил, мне, думаете, хотелось верить? Не хотелось, но пришлось поверить.
После этих слов Сталин вызвал Поскребышева и приказал дать Фадееву почитать то, что для него отложено
Пойдите, почитайте, потом зайдете ко мне, скажете о своем впечатлении, — так сказал ему Ста чин, так это у меня осталось в памяти из разговора с Фадеевым Фадеев пошел вместе с Поскребышевым в другую комнату, сел за стол, перед ним положили две папки показаний Кольцова... "Чего там только не было написано, — горько махнул рукой Фадеев, видимо, как я понял, не желая касаться каких-то персональных подробностей. — Когда посмотрел все это. меня еще раз вызвали к Сталину, и он сприсил меня:
Ну как, теперь приходится верить?
Приходится. — сказал Фадеев.
Если будут спрашивать люди, которым нужно дать ответ, можете сказать им о том, что вы знаете сами, — заключил Сталин и с этим отпустил Фадеева"»[48]
Его начальник, Константин Федин, уже за несколько недель до ареста М. Кольцова знал, кто будет следующим: Всеволод Мейерхольд.
Популярный театральный деятель Мейерхольд — этот Темный ге- huvF — был, вероятно, одной из поздних жертв борьбы против формализма в изобразительном искусстве. Его театр оказался единственным из 700 театральных сцен Советского Союза, который в 1937 г. не имел в своем репертуаре ни одной пьесы по случаю 20-й годовщины Октябрьской революции.
Мейерхольд пользовался репутацией вольнодумца, обладавшего гражданским мужеством и противостоявшего своим искусством «академической халтуре»[49]. После протестной речи (против закрытия своего театра) на совещании театральных режиссеров ВТО в июне 1939 г. его взяли под арест чуть ли не прямо на трибуне. Свидетель того публичного прощания вспоминает: «Мейерхольд как будто вдруг проснулся; его уже больше ничто не сдерживало, ему уже нечего было терять, он кричал и неистовствовал, полный гнева и боли: "Устроив охоту на формализм, вы уничтожили искусство"»[50].
Теперь и он оказался лицом к лицу с главой военного суда Василием Ульрихом, который — вероятно, это был не лучший его день — обвинил Мейерхольда в троцкизме и назвал его японским шпионом. Для обоих обвинений, естественно, нашлись весомые улики: «страстный искатель Мейерхольд, неистовый Виссарион сцены»72, как называл его в своей книге Троцкий, поставил как-никак в 1926 г. поэму С. Третьякова «Рычи, Китай!». Кроме того, одну из своих театральных постановок 1923 г. г. «Земля дыбом» он посвятил военному комиссару Льву Троцкому. Сергей Михайлович Третьяков, «большой, дружелюбный», как говорил о своем учителе Брехт, был уже мертв — расстрелян[51].
Кстати, почти все без исключения тексты судебных заседаний Ульриха можно отнести к до сих пор не освоенной сокровищнице черного юмора.
%
Заседания проходили, в отличие от волокиты в других советских учреждениях, в быстром двадцатиминутном ритме. Обвиняемым больше не давали слова: за дверью своего вызова ожидала следующая жертва. Как правило, выносилась высшая мера наказания; казни совершались на другой день в подвале Лубянки — девять граммов в «круп».
«Послушные исполнители» на Лубянке, естественно, немедленно реагировали на отмашку кремлевского горца14, как его именовал Осип Мандельштам в роковом для себя стихотворении 1933 г., т. к. только он один имел право отдавать приказы. Некоторые — например Ежов — сохраняли в своих письменных столах на память расплющенные пули из затылков своих жертв.
«2 февраля 1940 г. Мейерхольд и Кольцов были расстреляны. Пока их казнили, Ульрих оглашал приговор против Роберта Эйхе, вчера еще кандидата в члены Политбюро, Первого секретаря Западно-Сибирского крайкома партии и наркома земледелия СССР: конвейер работал безостановочно. Вечером усталый от трудов праведных военюрист позволил себе немного расслабиться: в Кремле проходил прием в честь "седовцев", а среди почетных гостей, пришедших поздравить экипаж корабля, во главе с Вышинским находился и Василий Ульрих. После ужина давали концерт — пели Барсова, Лемешев, Рейзен, Кисловский, танцевала Лепешинская, демонстрировали свое искусство ансамбли Александрова, Моисеева и хор имени Пятницкого...