В отгороженном от внешнего мира Советском Союзе под бдительным оком «органов» будни казались непрерывной чередой праздников. «С каждым новым днем он [имеется в виду социализм] все выше и выше вздымает к небу дворцы нового человеческого счастья, он поражает мир величавым спокойствием нового человеческого достоинства, новой культуры, нового искусства»17*'.
Если кто-то уклонялся от следования ритуалам новой советской культуры, пронизывавшей каждый прожитый день, то он мог стать причиной паники целого благородного собрания: «Однажды в гостях московского Союза писателей находилась делегация из Испании. Тогда это было вполне обычным делом. Как положено, ей устроили радушный прием. В небольшом зале Союза проходило торжественное собрание. На сцене рядом с представителями принимающей стороны — испанцы; принимали их с большой любовью, шел уже второй или третий год войны в Испании... Когда оратор произносил имя Сталина, сначала мы просто аплодировали, потом — в едином ритме и в такт с аплодисментами выкрикивали его имя, потом все вставали и, возбужденные грохотом поднимаемых при вставании сидений, хлопали в ладоши и выкрикивали имя вдвое громче.
И тут произошло небывалое, невероятное, пугающее своей необычностью: один из испанцев, молодой офицер республиканской армии в военной форме, вся грудь в наградах, не поднялся со своего места. Вокруг него неистово скандировали: "Сталин, Сталин", а он сидел напротив нас, как будто все происходящее его не касалось.
Сначала все тактично не обратили на него внимания. Но скоро овации повторились, но с еще большей силой, а он продолжал сидеть.
Сидевшие в президиуме русские с деланой улыбкой отводили глаза и смотрели куда-то вверх, продолжая аплодировать. Несколько ис- ■ t панцев наклонились к сидевшему и начали что-то ему говорить. Он ; лишь покачал головой и не шелохнулся. Писатели с именем стали потихоньку выбираться из зала. Женщина среднего возраста, секретарь "Литфонда", крупная, с пышной фигурой, не выдержала. Вполголоса, всхлипывая, она говорила так, чтобы ее слышали только в непосредственной близости: "Этого нельзя допустить! Объясните же ему, что этого нельзя делать... нельзя-ааа! Такой молодой... такой красивый! Спасите его... спасите!"[139] Юлиус Хей тогда не понял, почему испанец вел себя таким образом. Лишь позднее ему пришла мысль, что тот повидал очень многое и знал, чему здесь аплодировали. «Куда бы ни простиралась рука помощи Советского Союза, за ней следовал заблаговременно подготовленный, отлаженный аппарат управления и немедленно занимал предназначенное для него место. От полит- советника до офицера-инструктора, от инженера до палача — у каждого была своя задача и свои привычные обязанности»[140].
В конце Второй мировой войны бывший главный обвинитель на московских показательных процессах, а теперь заместитель министра иностранных дел Вышинский, находясь в Неаполе, посетил войска союзников. Там же он встретился с писателем Курцио Малапарте. «Вышинский, знавший меня как писателя и проявлявший интерес к моему творчеству, спросил, что произвело на меня в России самое большое впечатление. — "Радость, с которой дети и подростки обстреливали камнями статуи Сталина и Ленина", — ответил я, смеясь. Вышинский тоже рассмеялся и сказал: "Если бы я был мальчишкой, то мне это тоже было бы весело". Он смеялся, смеялся от души»[141].
Восемнадцатилетний Владимир Этуш был «счастлив в тот последний мирный 1940 год»[142]. Только что его приняли в театральное училище при театре им. Евгения Вахтангова. Актеры Борис Щукин и Рубен Симонов, игравшие в спектакле «Человек с ружьем» роли Ленина и Сталина, как-то ехали после спектакля (так рассказывают), не смыв грима, в автомобиле по Москве. Милиционер, остановивший машину, якобы перепугался до смерти. Для работников театра это было сложное, прекрасное и одновременно счастливое время. Театр утешал, развлекал и немного отвлекал современников от их тяжелых будней.
•г
Сталин смотрел пьесу в Большом театре сразу же после торжественного Собрания по случаю годовщины смерти Ленина 21 января 1938 г. Он усмехался и часто аплодировал, когда на сцене играл Рубен Симонов. В старом театре им. Евгения Вахтангова Сталин не был ни разу, т. к. там отсуствовала правительственная ложа.
1940 г. не был годом сестер милосердия, но годом солдат партии, образовывавших орден меченосцев. Этот опыт российской действительности вместе с его травмирующими психику последствиями впечатляюще описаны в произведениях Даниила Гранина «Потерянное милосердие» и Александра Бека «Новое назначение». «В прекрасном и яростном мире» царили следователи, которые «должны знать о человеке все, и даже то, чего он сам про себя не знает...»[143]