Поскольку Лукач никогда не скрывал своих ошибок, следствие исходило из основного постулата о наличии «доказанной связи» ошибок в теории и неправильной практико-политической деятельности. В постановлении о прекращении дела de facto было признано, что следствию не удалось установить «ошибки в области теории» вплоть до 1940-х гг.
20 августа дело Лукача было закрыто. Лаврентий Берия утвердил это постановление 23 августа, после чего Лукач был освобожден из заключения 26 августа. В тот же день ему возвратили изъятые у него документы и ценные вещи.
В начале 1940-х гг. был арестован приемный сын Лукача Ферко Яносси, с которым он увиделся вновь только в 1946 г. Лукач «в некотором роде выиграл его освобождение в карты. В 1945 г. Лукачу исполнилось шестьдесят лет, и товарищи по партии спросили, чего бы он хотел по этому случаю. Он глубоко вздохнул и сказал: "моего сына". "Мы попытаемся", — ответили они. Венгерский экономист, служивший у Сталина консультантом, сказал во время поздравления: "Послушайте, товарищ Лукач, я посмотрю, что можно сделать по этому делу. Каждую неделю я играю в бридж с Берия, попытаюсь что-нибудь сделать для Вас". Через две недели он позвонил: "Товарищ Лукач, я думаю, что вопрос будет решен, целый вечер я давал Лаврентию Павловичу выигрывать, и он пришел в такое хорошее расположение духа, что я смог попросить его посмотреть, что там с этим Ференцем Яносси — нельзя ли его выпустить? Он мне не совсем твердо, но обещал"»[219].
Георг Лукач избежал обычного в таких случаях исхода дела[220]. Райнхард Мюллер из гамбургского Института социальных исследований, впервые представивший в феврале 1999 г. в Берлине некоторые из опубликованных документов, отталкивался от автобиографического очерка Лукача «Gelebtes Denken» («Пережитые мысли»), в котором Лукач в сжатой повествовательной манере и в подробных интервью описывает годы эмиграции с 1931 по 1933 г. в Берлине и пребывание в московской эмиграции с 1933 по 1945 г. «Здесь травмирующий климат исчезает за избыточно перспективной тотальностью, которая [представляется] в таких формулах, как "счастье в катастро- фальный период"»[221]. В бюрократически заштампованной форме «документа для отдела кадров» некоторые написанные Лукачем в Москве «автобиографии» и другие документы из московского Архива Коминтерна теперь раскрывают сокрытые биографические детали двойной эмиграции автора — в Берлине и в Москве. В дешифрованном виде тексты этих личных документов проливают свет на порядки, царившие в системе господства и подчинения, в них отражены как общая практика регистрации и контроля в аппарате Коминтерна, так и поведение неоднократно одергиваемого еретика Лукача, вынужденного в тенетах сталинской бюрократии вести «своеобразную партизанскую борьбу» за свои «научные идеи»[222].
Последний Председатель ЦК Компартии Германии в годы Веймарской республики Эрнст Тельман — он часто называл Сталина «Лениным сегодня» и «большим другом немецких трудящихся» — напрасно ожидал своего спасения из фашистского заточения в напряженной атмосфере августа 1939 г. и на следующий год после заключения пакта с Гитлером, надеясь на то, что Советский Союз скажет свое веское слово. Осип Пятницкий информировал Сталина о том, что Эрнст Тельман получал деньги и самое необходимое и что его не избивали в заключении. Сталин принимал это к сведению и лишь распорядился о хранении писем Председателя ЦК КПГ в его личном архиве. В августе 1944 г. Тельман был убит в концлагере Бухенвальд.
Одновременно с освобождением Матьяша Ракоши завербованный НКВД 17 января 1933 г. информатор Имре Надь получил задание следить за своими соотечественниками в эмиграции. «Эпилог» взаимоотношений Ракоши и Надя разыгрался десятилетие спустя, после возвращения обоих коммунистов в Венгрию. Но для Надя после народного восстания 1956 г. он закончился гибелью, а Ракоши снова, но уже в последний раз, оказался в советской эмиграции. Действуя под псевдонимом Володя, тайный осведомитель Надь в 1937-1938 гг. способствовал, в частности, аресту сотрудников Института мировой экономики Е—Вар£и,._Э. Ноймана, А. Габора и М. Фаркаша. В 1939 г. Володя назвал группу эмигрантов, годных для сотрудничества с 1-м отделением 1-го отдела 4-го управления НКВД, в апреле и июне 1940 г. он составил список «антисоветских, террористических и неисправимых элементов» из числа эмигрантов[223].