«Год прошел со дня моего ареста; при мысли об опыте, связанном со страшным поворотом в моей жизни, меня переполняют противоречивые чувства. Мысль о том, что я выдержал эти испытания, сохранил свою честь, избежал самого худшего и остался в живых, наполняет меня чувстовом гордости и счастья». Евгений Александрович Гнедин, зав. отделом печати в бытность советского министра иностранных дел Литвинова был арестован 10 мая 1939 г. и подвергнут пыткам в печально знаменитых московских тюрьмах Лефортово и Су- хановка. Поскольку выбить из него признательные показания не удалось, смертный приговор был заменен на десять лет исправительно- трудовых лагерей. После 16 лет заключения Гнедин был освобожден и реабилитирован[230].
19 ноября 1940 г. Вильгельм Пик обратился к товарищу Георгию Димитрову с просьбой подумать о целесообразности встречи с членами Политбюро ЦК ВКП(б) по вопросу об освобождении невинно арестованных немецких коммунистов. «Но, к сожалению, недавно были освобождены только двое товарищей, в то время как другие товарищи, за которых мы также ручаемся, остаются в тюрьме или рано или поздно погибнут в лагерях. Трудности, создаваемые руководством НКВД в деле освобождения товарищей, создают впечатление, что их выходу на свободу препятствуют другие причины, нежели корректная проверка обстоятельств, при которых товарищи были арестованы и сосланы»[231].
Кто именно из политэмигрантов и технических специалистов попадал в лапы НКВД, не было делом случая. Как правило, всегда лежали наготове соответствующие списки, составленные, в частности, Коминтерном. Арестованные НКВД члены КПГ, как правило, с одобрения и по инициативе руководства германской Компартии сразу же исключались из партии. Напрасно родственники арестованных надеялись на помощь и поддержку со стороны своих товарищей. Буквально за ночь жены, матери и дети арестованных становились никем. Вскоре за этим следовало увольнение с работы, старые знакомые переставали их замечать. Детям ставили в пример Павлика Морозова, который в начале 30-х годов донес на своего отца, что тот кулак. Пресса широко популяризировала этот случай.
Многие эмигрировавшие в Советский Союз немцы просто были выдворены из страны. Такая судьба постигла, к примеру, Эрвина Ге- шоннека, Герхарда Харига и Маргарете Бубер-Нойман. Других по запросу «немецких органов» передавали на границе в руки немецких .: властей. «Мне сообщили, — вспоминает Э. Гешоннек, — что я должен покинуть Советский Союз в течение трех дней. Объяснений не последовало. Поскольку к тому времени меня выбрали председателем профкома театра и я дожидался рассмотрения моего заявления на вступление в ВКП(б), мы собрали профсоюзное собрание и направили протест в НКВД. Безуспешно. Как можно скорее я поехал в Москву и сразу же пошел к Густаву фон Вангенхайму... Но он не мог мне помочь, как не могли и товарищи из Центрального Комитета нашей партии, с которыми мне удалось переговорить... Как и в 1934 г., я поехал поездом, правда, теперь в обратном направлении...»[232] Это произошло в 1939 г. — Эрвину Гешоннеку не удалось организовать «поездку в Испанию», на что он надеялся до самого конца.
Фридрих Вольф, принимавший участие в гражданской войне в Испании, напротив, надеялся, что его выпустят из французского лагеря для интернированных лиц в СССР. У него в кармане уже была виза, выданная в советском консульстве в Виши. «Там же я просил вмешательства и разъяснения, почему меня, которого экспатриировали 8.VI.35, то есть лицо без гражданства, почему меня как "немца" здесь задерживают? Якобы потому, что немцам запрещен выезд из Франции без разрешения немцев же. Однако немецкая комиссия, неделю назад посетившая наш лагерь, однозначно не проявила никакого интереса к нам, евреям, тем более к тем, кому уже, как мне, за 50»[233]. Так разошлись пути актера Э. Гешоннека и поэта Ф. Вольфа, который в марте 1941 г. снова оказался дома, в Советском Союзе.