А вот вторая пленная тушка, которая с успехом обеспечивала громкость звукового фона за обоих, принадлежала тому самому угодливому немецкому пособнику в польской конфедератке, который сейчас был красочной иллюстрацией смысла философского выражения «от судьбы не уйдешь». Он, в качестве переводчика широкого профиля (немецкий, русский, белорусский и свой родной польский), постоянно отирался возле немецкого офицера, выслуживаясь и пресмыкаясь намного искуснее приснопамятного шакала из мультика про Маугли. Он же, пока господин лейтенант оценивал комфортность тенистой скамейки на площади, угрозами выдавил из старосты поселка праздничный обед с последующей баней и красивыми девушками в ней «для пана офицера», втайне надеясь попользоваться и обедом, и девушками после пана офицера. Но когда в поселке началась яростная стрельба и послышалось столь ненавистное ему лично русское «ура», этот недостойный выродок польского народа жо… спинным мозгом почувствовал, что обстановка кардинально изменилась и вместо вкусной еды сейчас будут раздавать невкусные трындюли… В общем, ничего хорошего ни лично для него, ни для его новых хозяев уже не предвидится. Однако вслед за немецким лейтенантом воевать не побежал – не та оказалась порода, вместо этого кинулся прятаться в доме старосты, на чердаке. А когда бой закончился для его новых хозяев неудачно и «кляти москали» стали тщательно проверять все дома, постройки, кусты и закоулки в поисках таких вот спрятавшихся героев-завоевателей, поляк по-тихому, через второй выход на задний двор покинул дом и решил схорониться на сеновале, где при появлении бойцов от страха непроизвольно выдал себя громким звуком желудочно-кишечного тракта, но вылезать из сена категорически не захотел и в результате расстрела сеновала из автомата на звук поймал случайную пулю прямо в пятую точку. Теперь поляк, стараясь так удачно связанными за спиной руками зажать рану, чтобы уменьшить кровопотерю, пытался одновременно с этим сделать три вещи: он громко скулил, громко требовал оказать ему медицинскую помощь самому первому и не менее громко ругался на всех вокруг, причудливо перемежая при этом русские, белорусские, польские и немецкие выражения.
Третий и наиболее перспективный в информационном отношении кандидат для допроса, а именно немецкий радист, конечно, был наиболее предпочтителен, но он еще явно не отошел от шока, и Сергей пока опасался его трогать, чтобы тот не повредился рассудком окончательно.
Были еще пленные водители, которых тоже нужно было допросить, но это, пожалуй, в последнюю очередь, поскольку на них Сергей особых надежд не возлагал, считая, что никакой серьезной информацией водители не обладают.
– Так с кого же начать-то, при таком многообразии выбора?..
Размышления Сергея прервали громкие крики на русском языке, но с таким сильным акцентом, что смысл их сразу и не разобрать было. То ли «не убивай», то ли «не убивал». Отвлекшись от выбора первоочередного кандидата для допроса, он с интересом воззрился на двух бойцов, которые волокли прямо к нему через площадь невысокого и щуплого немца, больше похожего на подростка, но одетого тем не менее, в черную униформу танковых войск. Немец не делал никаких попыток вырваться или оказать сопротивление, а только все время кричал по-русски эти два слова.
Сергею молоденький немчик, назвавшийся Куртом, мешая от волнения немецкие и русские слова, а последние еще и сильно коверкая, рассказал поистине нетривиальную историю своего появления в этом маленьком поселке в составе механизированного разведывательного взвода разведбата немецкой танковой дивизии. Как оказалось, русский язык он знает потому, что не совсем немец. Ну, или немножко русский – это как посмотреть. Если более конкретно, то у него была русская бабушка и дед из поволжских немцев, отец, соответственно, двуязычный полукровка. Сам отец, в том числе и по наследству от деда, очень хороший механик-моторист, много лет проработал по этой специальности в российском торговом флоте, исколесил полмира. В Германии встретил Марту, впоследствии мать Курта, женился и обосновался там, работал на автомобильном заводе, инженером в моторном цехе. Сам Курт с детства рос болезненным и физически слабым, но при этом был умным и любознательным, очень способным ко всякой механике и, как говорится, с золотыми руками, что немудрено, при такой-то наследственности. Поэтому еще даже школу не окончил, а уже на том же автомобильном заводе, что и отец, слесарем подрабатывал.