— Я помню, учитель, все помню… — шептал Гвен, опустив голову. Нельзя, чтобы кто-то видел сейчас его лицо. Слишком уж выразительным оно было сейчас.
Парень, стараясь не привлекать ни чье внимание, шагнул в темноту, оставляя за спиной освещенные костром деревья. Ему нужно было сделать кое-что, чего никто не должен был видеть.
— Великий Лес, — размеренно зашептал друид, прислоняясь в узловатой коре громадного дуба. Коснулся лбом дерева, крепко обхватив его руками. — Даруй, мне, твою защиту; а под защитой твоей — мудрость; а в мудрости — понимание; а в понимании — истину…
Учитель не раз говорил, что друид должен уметь чувствовать и понимать Великий Лес. Говори с ним, снова и снова повторял он. Пусть не сразу, а со временем, ты услышишь его, станешь его частью.
-//-//-
Особист выскочил из жарко натопленной землянки в одной гимнастерке и сразу же махнул в сторону оврага. Чаю травяного напился, а теперь по нужде бегал.
— Хорошо, что этого пришибленного не шлепнули, а то бы попили чайку, — пробормотал старший лейтенант, до сих пор ощущая во рту вкус ароматного травяного настоя. Лучше всякого чая получилось, что им в пайке выдают. Он, наверное, три или четыре кружки одним махом выпил. — Надо будет потом спросить, что это за травы положил…
У поворота траншеи свернул вправо, где бойцы нужник оборудовали. Притоптал снежок, схватился за ремень, а то совсем невмоготу стало. И тут за спиной послышался странный шорох, словно кто-то крался. Несмотря на сильный мороз у него тут же спина промокла.
— Стоят… — рявкнул он, резко разворачиваясь с выхваченным пистолетом.
И замер на месте с открытым ртом и выпученными от удивления глазами. С другой стороны в таком же удивлении застыл здоровенный бобер. Стоял на задних лапах, упершись в снег длинным хвостом, и водил вытянутой мохнатой мордочкой, с шумом принюхиваясь к человеческому запаху.
— Вашу маму, бобер⁈ — охреневая от увиденного, пробормотал Синицын. — Бобер тащит сна…
В черных лапках животного был зажат золотистый продолговатый бочонок, сильно смахивавший на снаряд от противотанкового немецкого орудия. Не веря своим глазам, особист с силой растер глаза руками. Сомнений не было, бобер нес снаряд от 37-мм противотанковой пушки Раk. 35/36! Бобер в лапках тащил металлический снаряд! Ничего более безумного в это время и в этом месте нельзя было и придумать!
— Б…ь!
От ругательства оторопь животного тут же прошла, и оно немедленно юркнуло в сугроб, не забыв прихватить с собой снаряд. Нисколько не раздумывая, следом бросился и старший лейтенант. Упустить шанс во всем этом разобраться, он просто физически не мог.
— Вот же сайгак… — задыхаясь от бега по глубокому снегу, фырчал парень. — Куда же ты так несешься, лохматый черт⁈
Из снежной шапки то и дело выглядывала бурая башка. Тоннели в сугробах у животного рыть не получалось, поэтому ему и приходилось снова и снова выпрыгивать.
Оторвался, к сожалению. Синицын с досады пнул сапогом по снежному бугру. Бобер, словно сквозь землю провалился. Следы кончились. Дальше были только землянки с личным составом второй роты. Не могло же животное там спрятаться…
— Не привиделось же мне это в самом деле? — особист наклонился и, захватив снежный ком, с силой растер лицо. Только колючий холод так ничего и не прояснил. — Не-ет, я точно видел этого проклятого бобра, тащившего самый настоящий снаряд.
Особист напоследок огляделся по сторонам, но необычного животного так и не увидел. Бобер пропал.
Махнув рукой, Синицын развернулся и пошел к ближайшей землянке. Нужно было бойцов опросить обо всем этом. Вдруг, это дело рук немцев. Собак же обучают мины к танкам таскать. Может немецкие дрессировщики научились такое же проворачивать с бобрами? Правда, это очень дико звучало, не мог не отметить политрук.
— Бойцов опрошу, а потом все в рапорте изложу. Еще бы бобра этого поймать и командованию предоставить, — прикидывал мужчина, что ему делать дальше. — Тут даже не медалью пахнет, а кое-чем больше…
Оказавшись у землянки, Синицын остановился. Внутри, похоже, кого-то отчитывали. И прислушавшись, он разобрал кое-что.
— …Тебе что было сказано? Еда! Вкусно, ням-ням! А ты что притащил? — возмущенный голос показался особисту очень знакомым. Правда, он никак не мог вспомнить, где его слышал. — Это же нельзя есть. Отойди от меня! Я сказал, отойди! Больше не буду чесать тебя за ушком! Я тобой очень недоволен!
Ничего не понимая, старший лейтенант шагнул к холщовой плащ-палатке, висевшей вместо двери. На всякий случай вытащил пистолет. Ведь, внутри происходило что-то странное.