И тут его мечущийся по строю взгляд наткнулся на того самого пленного бойца.
— Ты⁈
Не веря своим глазам, Стецко шагнул вперед и впился в него взглядом.
— Я же тебя вчера…
На лице пленного виднелась лишь пара синяков, которые, судя по всему, уже к вечеру исчезнут. Почти сошла опухоль с челюсти, по которой надсмотрщик целил специально.
— Упор лежа! Встать! Лечь! Встать! — махнув палкой, заорал Стецко. — Быстро! Быстро!
И пленный, должный валяться на нарах едва живым, начал лихо приседать. Раз — два, раз — два, раз — два! Он, кажется, даже чуть подпрыгивал от избытка энергии! Но как это возможно⁈
— Ах ты, сука… Издеваешься⁈ Здоровья, значит, много⁈ Отлично, — в миг ощерился надзиратель, многозначительно погладив дубинку. — Этого лишить пайки сегодня и завтра! Наглый слишком! А норму выработки увеличить на треть! Лично проверю!
Все, кто стоял рядом с тем пленным, тут же неуловимо дернулись в стороны. Каждый понимал, что без еды здесь даже день не протянуть, а два тем более. Хуже всего было то, что от работы при этом никто не освобождал. Короче, готовый покойник, только еще пока живой.
— Что встали? Бегом работать! — взвизгнул он, махнув палкой в сторону огромной кучи мерзлой земли. Предстояло кирками раздолбить ее, вытащив оттуда камни и кирпичи. — Эй!
Дубинкой он остановил одного из заключенных, худого, высохшего едва не до состояния мощей. Рванная, грязная шинель на том болталась, как на вешалке. Из рукавов торчали грязные руки-спички. На худой шее с выпяченным кадыком едва держалась маленькая голова, укутанная в платок.
— Рассказывай, — приказал Стецко, брезгливо кинув в руки зеку небольшую галету. Кусок высушенного хлеба был мгновенно схвачен и тут же съеден прямо с вощенной бумажной упаковкой. — Кто этому уроду помогал? Откуда лекарства?
Тот, наклонившись, вперед зашептал:
— Никто не помогал, господин старший помощник. Как вчерась приволокли яго, так на полатях и валялси, — пленный едва ли не с каждым словом кланялся. Взгляд при этом был жалобный, просящий, как у потерявшейся собачонки. — Стонал только очень сильно и все время что-то бормотал. Молился, видать, али головой тронулся. Точно, господин старший надзиратель, головой он тронулся. Все какого-то великого звал…
Едва вечерняя проверка закончилась и дверь барака закрылась, Гвен тут же юркнул в свой угол и растянулся на нарах. Несмотря на живительное действие снадобья, к концу дня он едва стоял на ногах. Вдобавок, с самого утра во рту даже маковой росинки не было.
— Слышь, земеля, — только парень закрыл глаза, как у самого уха раздался знакомый голос. Около его нар стоял тот самый красноармеец, что вчера помог ему добраться до барака. — Ты ведь того…
Гвен устало качнул головой. Мол, не понимаю.
— Ну, ты дохтур, говорю. Да? — пленный подвинулся ближе, смотрит с затаенной надеждой в глазах. — Себя вона как знатно подлатал. Может поглядишь, зём? А я уж тоже помогу, чем смогу…
На сосновые доски нар лег небольшой, с пол детской ладошки, кусок хлеба. Серыми пальцами он подвинул его ближе к парню. Мол, это тебе.
— Чирий, падла, на шее вскочил. Жжет, совсем мочи нет терпеть, — наклонился еще ближе и развязал на шее старый вязанный шарф. — Гляди.
Гвен едва не отшатнулся, как повернул голову. С чужой шеи на него смотрел крупная багровая рана с отвратительными серыми наростами по краям. Вдобавок и тошнотворной гнилью тухлого мяса дохнуло.
— Кхе-кхе, — кашлянул друид, кивая в ответ. — Иди посиди немного. Чуть дух переведу и помогу с этим…
Едва этот бедолага, бормоча благодарности, исчез, парень полез в карман гимнастерки. Там должно было остаться еще немного живицы, которой как раз бы и хватило.
— Есть… Вот и славно, — выдохнул Гвен, нащупав теплую массу. — Должно хватить…
С кряхтением поднялся, запахнул поплотнее шинель. Несмотря на печь в бараке стоял настоящий колотун.
— Браток, а меня потом посмотришь? — с соседних нар из-под какого-то тряпья на него тут же уставилась пара воспаленных глаз. — Могу курева немного дать…
Глава 15
Конрад Эйхард вышел на плац и на несколько минут замер, закуривая сигарету. За последние несколько месяцев службы в должности начальника лагеря это стало для него ритуалом. Неспешное курение позволяло привести мысли в порядок, настроиться на рабочий лад. К тому же было сигналом для остальных о начале традиционного обхода. Дисциплинировало, так сказать. Хотя дисциплина у настоящего немца в самой крови.