Второй раз Гвэн не в пример больнее получил. С обеих сторон на него навалились. От молодого, которого Санькой называли, по загривку и в глаз получил. Сизый нос ему своей палкой-посохом так в живот врезал, что еле-еле отдышаться смог.
— Смотри какая вещичка, — возница с жадностью вертел амулет перед глазами, любовно оглаживая пальцами гравировку. — Сразу видно, что немалой цены. Санька, нравиться? — кивнул второму, который тут же радостно замотал головой. Слова не говорил, все довольно мычал. — Вот, даже дурню понятно, что вещица дорогая.
Сизый нос наклонился к друиду, тыкая амулетом в глаза. Лицо при этом такое сделал, словно лучшего друга встретил.
— А ты, паря, городской поди, раз такую вещичку имеешь. Коли еще что есть, мне отдай, а я тобе отпущу на все четыре стороны. Хучь туда иди, хучь сюда, — махнул возница рукам по сторонам. Мол, не сомневайся, отпущу. — На Саньку-дурака не смотри. Он тронутый с малолетства, никому ничего не скажет. Не бойся, господин лейтенант с зондеркоманды не дознается. Скажу ему, что больше никого из ваших не нашел. По рукам?
Только Гвэн даже в его сторону не смотрел. Не о чем ему теперь с этим душегубом говорить. Амулет хранителя Великого Леса, что его душа. Его не то, что чужими руками касаться, бранного слова близко говорить нельзя. За кражу же запросто жизни можно было лишиться, если друид еще милостивым окажется. Если же в гневе будет, то ворье заживо гнить заставит.
— Что буркалами своими сверкаешь? Идейный, значит? В своих Ленина-Сталина веруешь? Ничаво, ничаво, господин лейтенант, тобе устроит веселую ночку. Вмиг от всех отрекешься, — ощерился возница, показывая гнилые пеньки зубов. — А коли упрешься, как девка ваша будешь. Ее-то знатно оприходовали… Санька, смотри за этим, чтобы никуда не убег! А я тобе за то сахарку дам.
Дорогу до селения Гвэн особо и не видел. Санька, считай, всю дорогу чуть не на нем сидел, прижав его к борту саней. Только-только друид пытался пошевелить и выглянуть, как душегуб начинал недовольно мычать. Приходилось снова опускать головы.
На месте они оказались, когда уже начало темнеть. Сани остановились, а возница с кем-то начал разговаривать. Причем, говорил подобострастно, явно заискивая. Отвечавший же, наоборот, цедил «через губу».
— Полный гут, господин капрал! Исчо одного из этих пымали с моим племяшом. Вот Санька, племяш мой! Санька, дурак, сымай шапку! Видишь, перед тобой сам господин капрал!
— Это есть диверсант? — Гвэна вытащили из соломы и поставили перед высоким человеком в странной одежде мышиного цвета. Шлем на голове у него был, а доспехов почему-то не было. Хотя за спиной угадывалось какое-то оружие — не то меч, не то сабля. — Почему кровь и синяк? Кто его бить? — парня ухватили за щеку и повернули сначала в одну сторону, потом в другую. — Русская скотина! Господин лейтенант дать ясный приказ: искать, ловить, привозить сюда!
А с возницей во время этой отповеди настоящее преображение произошло. Сизый нос весь сгорбился, отчего сразу же сделался ниже ростом. Голову отпустил к земле, и смотрел с видом побитой собаки.
Только Гвэну от этого не было никакой радости. Ясно же было, что ничего хорошего ему здесь не грозило. Как бы из огня да в полымя не попасть. Слишком уж плохим духом несло от этого места — земляным, кровавым, словно у места смертоубийства.
— А сейчас веди его к остальным. Господин лейтенант уехать в комендатур до утра, — высокий повелительно махнул рукой в сторону невысокого бревенчатого сарая, возле которого горел костер. — Шнель, шнель!
Сизый нос тут же вытянулся и что-то рявкнул в ответ. После повел Гвэна к сараю.
— Живи пока, комуняка проклятый! Твое счастье, что господин лейтенант в отъезде. Пшел! — прогромыхал засов, дверь отворилась, и парня толкнули в черный проем. — Можешь напоследок с этой помиловаться, коли не побрезгуешь. Завтрева все равно сдохните.
От сильного толчка друид пролетел несколько шагов и распластался на земле, чуть присыпанной сеном.
— Кто… здесь? — вдруг донесся до его уха хрипящий голос. Глаза еще не привыкли к темноте, поэтому он ничего не видел. — Товарищ… Алексей… ты? За мной пришел? Леша…
Наконец, Гвэн разглядел в противоположном углу лежащую фигуру, прикрытую какой-то мешковиной.
— … Лешенька, командир, уходи… Задание… Уходите. Я смогу, я вытерплю… — голос бы, несомненно, женский, но невероятно жесткий, непреклонный. Силы, которая в нем была, с легкостью хватило бы и на десяток воинов. — Я ничего им не сказала, командир. Только, что меня зовут Таней… Лешенька, ты еще здесь?