Где–то в стороне натужно взревел двигатель. Сквозь пелену полуобморочного сна он показался очень громким, и Иван инстинктивно вжался в землю, пытаясь пустить в нее корни. Но его вырывали, вместе с корнями.
–– Отпустите, гады! – взревел он, разбрасывая неприятеля. – Не отпущу земли русской!
В ответ его нашлепали по щекам и, кто–то со среднерусским говором, спросил:
–– Ты, что парень, белены объелся?
Наумов открыл глаза. Вокруг него стояли несколько человек в расстегнутых фуфайках. Под ними виднелись промасленные робы и рваные тельняшки. Позади, тарахтя дизелями, коптили небо два гусеничных трактора оборудованные плугами со следами свежей земли.
–– Свои! – улыбнулся Наумов и, вновь потерял сознание.
Пробуждение было мучительным.
В голове звенело, тело сводило судорогой, а во рту стоял неприятный привкус меди. К томуже, было прохладно, и поясница затекла от долгого лежания. Он повернулся на бок и застонал: онемевшие мышцы дали о себе знать.
–– Лежи, косатик, не шевелись! – велел незнакомый женский голос. – Нельзя тебе шевелиться. Еще не все осколки из спины вытащили.
–– Где я?– пытаясь оглядеться, спросил Иван.
–– В надежных руках, – пояснил тот же голос. – И нечего глупых вопросов задавать!
–– Где я?
–– Ну, что ты заладил?– теплая, мягкая рука легла на лоб. Сразу стало спокойно и, как-то, по–домашнему. Такое бывало только в далеком детстве, когда морозными зимними вечерами, нагулявшись с соседскими мальчишками, Иван приходил домой весь сырой с ног до головы, скидывал облепленные снежными окатышами валенки и куртку с шапкой, и шел пить горячий, ароматный чай из самовара. С пирогами. Тогда бабушка точно так же прикладывала руку к его лбу и заботливо спрашивала: “Не простыл, косатик?”А он и не простывал: рос здоровым и крепким мальчиком, радуя бабку и мать. Еще с самого детства он понял, что не может их подвести, таккак, являлся единственным продолжателем рода Наумовых. Дед умер от ран великой войны еще в пятидесятых, отец, кадровый офицер-десантник, знаток нескольких языков, переводчик, сгинул где–то на необъявленной войне. Даже тела не привезли, хорошо хоть пенсию выплачивали, иначе было–бы не выжить.Времена были трудные, да и возможно ли, на скромную зарплату сельского учителя?
Сейчас он не мог понять, где находится. Трудно было отделить сон от яви. В голове все перемешалось усугубляя и без того мучительную боль. Шаро–Аргун, блокпост, Германия, партизанский отряд: что из всего этого было на самом деле? Где же он сейчас находится? Когда стало немного легче, и туман перед глазами почти рассеялся, Наумов обнаружил, что находится в обычной деревенской избе, достаточно просторной, но бедно обставленной. Пара деревянных скамеек, небольшой шкаф с посудой, стол и сундук, потемневший от времени стоящий в углу под иконами– вот и все убранство. Единственной значимой вещью была большая русская печь, с белыми, покрытыми известью боками. Она занимала почти четверть комнаты и смотрелась очень грозно, напоминая чудо–печь из тридевятого царства, куда попал один маленький лентяй из старого советского мультфильма. Все будто словно в сказке, но, доброй волшебницы, обладательницы мягкой руки на месте не оказалось; только пустая табуретка у изголовья его кровати. Зато, словно по взмаху волшебной палочки, распахнулась дверь, и в комнату ввалились два молодца. На лица не одинаковы, зато в идентичной военной форме и с винтовками одной модели. По синим галифе и такого же цвета фуражкам Иван понял, что это сотрудники НКВД. Калейдоскоп в голове сложился в очередную замысловатую картинку. Вот только была ли она правильной?
Следом за ними в комнату вкатился человек в сером костюме с черной кожаной папкой зажатой подмышкой. Именно вкатился: по–другому сказать было нельзя, настолько он был толст и мелкоросл. Красное лицо и глаза навыкате выдавали в нем карьериста пытающегося возместить свои природные недостатки рвением по службе. Оказавшись посреди комнаты он огляделся и, переместив папку справа налево, заявил:
–– Вставайте, вы арестованы!
Сказано это было настолько безапелляционно, что Иван даже и не подумал сопротивляться. К тому же он уже перестал чему–либо удивляться, кочуя из плена в плен. Попытался подняться, но сильная боль в спине помешала этому. Застонав, откинулся обратно на кровать.
–– Что вы делаете, ироды?– вбежавшая в комнату женщина взмахнула руками и растолкала служивых. – Не видите разве, что человек раненый!
Она подошла к кровати, где лежал Наумов и заботливо поправив подушки, уселась рядом, прикрыв его своим худым телом. Видимо это была та самая добрая волшебница, что накануне ухаживала за ним.
–– Не отдам, пока на ноги не поставлю.
–– Хватит дурочку валять, Тимофеевна! – толстяк достал из кармана брюк грязный носовой платок и вытер лоб. – Ты и так уже все границы перешла. А вдруг это немецкий шпион?
––Шпиен не шпиен, а для меня он в первую очередь живой человек, да и не похож он на супостата, –заявила она. – Вам бы всех во враги записать, да к стенке поставить!
–– Ох, смотри старая, договоришься! – погрозил пальцем коротышка. – До греха доведет язык твой!
–– Ты о моих грехах не печалься. Какие есть – все замолю, а ты, боюсь, грехов своих даже в пекле адовом не обожжешь!
–– Тфу на тебя, – в сердцах сплюнул толстяк. – Недолго тебе осталось проповеди свои читать. Скоро и до тебя доберусь!
–– Бог рассудит!
–– Ты на бога не рассчитывай, нет его, и не было! –зыркая налившимися кровью глазами завопил тот. – Хватит дурочку валять, берите его!
Конвоиры, несмотря на сопротивление старушки, выволокли Наумова из кровати и прямо в исподнем потащили на двор.Хозяйка дома, причитая, следовала следом. Там их ждала телега, запряженная тощей кобылой, с понуро опущенной головой, будто она сама была не рада оказаться на такой службе. Ивана бросили в кузов, устланный прелым сеном и, разместившись рядом, покатили прочь.
–– Будьте вы прокляты, ироды! – донеслось в след.
–– Будем, будем … – согласился коротышка и тут же начал дремать. И откуда только такие берутся? Без стыда, без совести.
Телегу трясло на ухабах: солдаты гнали, особо не заботясь о состоянии пленного. Боль в спине нарастала, голова кружилась, но еще больше тяготила неизвестность. Где он? В каком году, и что ждать дальше? Как всегда, ответы на эти вопросы он получит в самый последний момент. Так уж выпала карта.
Через пару часов мучений прибыли на место. Небольшое старое здание в два этажа, с полусгнившими рамами закрыло собой половину такого голубого и чистого неба.Оно возвышалось над Наумовым, навзничь лежащим на дне телеги, словно неприступная скала. От боли и холода Иван прибывал в полусознательном состоянии и понять, где находится, попросту не мог. Очнулся только тогда, когда его вновь бесцеремонно выдернули с телеги и потащили куда–то по жутко скрипучей лестнице. Вверх или вниз: не понятно. Затащили в небольшую комнатушку, освещенную одной тусклой лампочкой, усадили на расшатанный табурет и оставили так. На час – полтора, по ощущениям, хотя в данном состоянии это было очень сильно приблизительно. Через некоторое время, словно тряпичная кукла, он сполз на пол, не в силах больше держать раненую спину. Вытертые доски были холодны и пахли табачным перегаром, словно в старом трактире, где принято плевать на пол.Впрочем, не нужно было иметь семь пядей во лбу, что бы понять, что хозяева этого кабинета тоже не держат слюну в себе. Бить будут по–любому жестоко. И непременно сапогами. Начищенными до зеркального блеска, резко пахнущими ваксой. Время такое: жестокие нравы, низвергающие человека до значимости муравья, плюс сапоги в моде. Устав нюхать вонючий пол, Иван перевернулся на спину и теперь мог созерцать тусклую лампочку на витом проводе, ватт на сорок, запыленную и засиженную мухами. Висит груша, нельзя скушать… Какой только бред не придет в голову, когда готовишься к смерти. Лампочка подмигивала ему, то тускнея, то ярко вспыхивая, будто говоря:“Не дрейфь парень, все будет хорошо…” И почему–то ей хотелось верить. В этот момент, судя по звуку и сквозняку, дверь распахнулась, и кто–то вошел в комнату, топая подкованными подошвами. Темный силуэт затмил тусклое светило. Наумов напрягся: сейчас начнется!Но в место ударов его подняли с пола и, протащив метра полтора, усадили в старое, но достаточно удобное кожаное кресло. Боль в спине напомнила о себе, но все-таки это было лучше, чем мерзнуть на грязном полу. Теперь он смог увидеть своего благодетеля. Обычный сержант –нквдшник. Значит все еще впереди. Нужно ждать когда придет офицер. Тогда и начнется. Но и тут он ошибся, что немало удивило: вместо ожидаемых побоев, капитан, вскоре зашедший в кабинет, внимательно осмотрел Ивана, и видимо оставшись недовольным, невесело вздохнул: