– Дяденька, дай закурить, – раздался голос за спиной. Неожиданная просьба, заставила вздрогнуть. Он обернулся и увидел мальчугана лет восьми – десяти, босоногого, одетого в старые, не по росту большие штаны и такую же рубаху. Белобрысый, веснушчатый, он голубыми глазами смотрел с хитрым прищуром.
– Не рано тебе еще курить, брат? – поинтересовался Иван.
– А тебе, что, жалко? – парировал тот.
– Мне тебя жалко, – разворачиваясь к нему, произнес он. – Курить вредно для здоровья.
– А что ты дяденька о моем здоровье печешься?
– А что ты борзый такой?
– Может, я не для себя прошу? – пожал плечами паренек. – Тятька у меня болеет, работать не может.
– А курить значит может?
– Сразу видно, что вы из столицы, – вздохнул парень. – Ничего не понимаете.
– А что я должен понимать? – удивился Иван.
Паренек посмотрел на него с укором.
– Папиросы сейчас в цене, – пояснил он. – Почти нигде не достать. И если ты дяденька дашь мне пару штук, то я у Скворчихи их на молоко поменяю.
– Теперь понятно, – выдохнул Наумов. – И давно ты тут, на аэродроме промышляешь?
– Как тятя захворал, – пожал плечами пацан. – Тут самое хлебное место. Когда самолеты прилетают, людей уйма. Можно много папирос настрелять. Один раз даже две банки тушенки дали. – Гордо добавил он.
– Ну, да… – задумчиво произнес Наумов. – Звать то тебя, как, боец?
– Иваном кличут, – беззубо улыбнулся тот.
Словно ледяная ладонь неожиданно сжала его сердце. Даже слезы из глаз брызнули. Он пытался что-то сказать, но не смог.
– Дяденька вам плохо?
– Все хорошо, – еле выдавил из себя тот. – Меня кстати тоже Иваном зовут.
– Тезки значит! – обрадовался паренек.
– А мамка то у тебя есть?
– Была, как нет? – удивился тот. – Да померла в прошлом годке.
Перед глазами Наумова пролетела почти вся его жизнь: детство без отца, умершего, когда ему не было и пяти, слезы матери по ночам, школа, военное училище… Он скинул с плеча вещмешок с личным пайком и, протянул его пареньку.
– Это тебе, тезка. Здесь есть все, что бы вы с отцом ни в чем не нуждались некоторое время.
– Ты шутишь, дядя Иван? – развязав узел и обозрев содержимое, спросил он. – Тут богатства на миллион!
– Ни капли, – уверил тот. – Я и без этого проживу. А тебе надо.
– Спасибо, дядя Ваня! Вот теперь мы заживем. Можно я пойду?
– Подожди, – остановил его Наумов. – Чем отец-то болеет?
– Фельдшер сказал, что грудь воспалилась.
– Воспаление легких?
– Не знаю, – признался тот.
– Ладно, это не важно, – произнес Иван, доставая из нагрудного кармана несколько крупных денежных купюр, любезно предоставленных ему Серовым на «всякий случай». – Держи. Дашь одну фельдшеру, скажешь, что дядька, брат отца передал. Больше не давай, пусть сделает все, что бы его вылечить. Будет спрашивать, что за дядя – говори, что двоюродный, военный летчик, проездом был, а сейчас на фронте. Если что ни так, скажи – прилетит, голову отвернет. Понял?
– Как не понять, дядя Ваня?
– Беги домой!
– Бегу! – паренек схватил вещмешок и припустил в сторону деревеньки, видневшийся неподалеку.
Только теперь Наумов почувствовал себя хорошо.
Долетели без приключений.
Кавказ встретил мелким, не по сезону теплым дождем. Поляну, на которую приземлились, аэродромом можно было назвать с большой натяжкой, поэтому Иван про себя поаплодировал пилотам за их мастерство.
– Через полчаса собираемся у терминала! – громко объявил старший группы, и еще раз напомнил. – Пол… часа!
Команда поднялась со своих мест, разбирая вещи, притороченные веревочной сеткой по центру фюзеляжа транспортника. Наумов, как и все, подхватил свои вещи и спрыгнул на траву аэродрома. Сквозь марево дождевых туч, солнце светило слабо, поэтому горные кручи вокруг казались еще более серыми и неприступными.