Оглядываемся в поисках такого офицера и наконец находим. Это пожилой государственный чиновник в ранге майора. Выясняется, что он не умеет пользоваться компасом или ориентироваться по звездному небу. Кроме того, он не может взять на себя такую ответственность, ссылаясь на возраст. Однако, когда из толпы доносится крик «трус!», он все же соглашается взять бразды правления в свои руки. Затем указывает новое направление, и мы отправляемся в путь.
Позднее наш отряд разделяется, и часть солдат исчезает в темноте, отправившись туда, где, как они полагают, находится запад. Мы устало бредем по полю и буквально спим на ходу. Испытываю жуткий голод и мечтаю хотя бы о куске хлеба. Неожиданно падаю на землю. Я действительно уснул на ходу.
Смотрю на часы и удивляюсь. Уже далеко за полночь. Я иду вот уже целые сутки, практически без перерыва на отдых. Наш поход кажется мне бесконечным.
Глава XIII Бегство
Четверг, 3 мая 1945 года
Начинает светать. Висящий над полями туман редеет. Звезды меркнут. От земли тянет сыростью. Комья грязи, липнущей к ногам, кажутся тяжелее обычного. Идем, как лунатики, полусонные и смертельно усталые. У нас больше нет цели, как нет точного направления движения. Мы давно потеряли ориентацию в пространстве. Единственное, что нам сейчас нужно, — это уголок, в который можно забиться до наступления утра.
Нас остается пятьсот человек. Часть из нас все еще не рассталась со своей тяжелой поклажей. Несмотря на усталость, эти люди скорее рухнут под тяжестью своего «богатства», чем бросят его. Есть что-то зловещее и неестественное в том, что в те мгновения, когда начинает опускаться занавес над величайшей в мире трагедией, они продолжают цепляться за свой жалкий скарб.
С каждой минутой приближается утро. Видимость пока еще ограничена, и мы пытаемся отыскать лес или заросли кустарника. Вязнем в сырой земле, идти очень тяжело. По-прежнему не можем согреться и поэтому шагаем, клацая зубами. Испытываем неимоверную усталость и опустошенность. По пути выдергиваем из земли репу и съедаем ее в сыром виде. Многие не выдерживают темпа бесконечного марша и падают. Идем по полю, засеянному ранними зерновыми. Штаны по колено мокрые от росы. Чувствую, что мои ноги одеревенели от холода.
Нам нужно как можно быстрее найти укрытие. Сделать это нужно обязательно до того, как рассветет окончательно. Мы останавливаемся и собираемся вокруг нашего единственного офицера. Те, кто подошли позднее остальных, возмущаются и спрашивают о причине остановки. Двое гражданских по-прежнему толкают перед собой велосипеды. Они никак не могут бросить их, хотя явно валятся с ног от усталости. Мы стоим перед чиновником в звании майора, на которого неожиданно свалилось бремя ответственности за наши судьбы и поиск подходящего места отдыха. Он выглядит таким же растерянным, как и все мы. Он снимает фуражку и устало проводит рукой по волосам. Ему далеко за пятьдесят. За его спиной крепнет ропот недовольства. Наконец чиновник берет себя в руки и указывает куда-то за горизонт, где находится что-то вроде стены леса. Не слишком веря ему, мы все-таки отправляемся вслед за ним. Лишь несколько человек продолжают идти в прежнем направлении. Вскоре они исчезают из вида, и их голоса становятся все тише и тише. Мы идем по полям и лугам, переходим через ручьи. Одежда снова становится мокрой, и холод теперь пробирает до костей. Темная стена впереди становится все ближе, и мы надеемся, что это лес.
Мы снова останавливаемся и опускаемся на глинистую почву, которая липнет к мундирам и, подсыхая, превращается в корку. От сочащегося из глубины земли холода стынет мозг. Тонкая полоска горизонта на востоке постепенно светлеет, возвещая начало нового дня. Поднимаем наши усталые тела с земли и, как призраки, бредем вперед. Встают не все, и поэтому колонна стремительно редеет. Темная стена становится ближе. Если это лес, то на несколько часов он подарит нам укрытие и отдых. Вскоре мы различаем деревья. Это не фантазия, а действительно лес. Каждый новый шаг дается нам с великим трудом. Идем, как автоматы, на последних остатках сил. Наконец чувствуем под ногами траву. В следующее мгновение, как будто для того, чтобы напомнить нам, что безопасных мест теперь больше нигде не осталось, где-то рядом оживают танковые двигатели. У меня от страха перехватывает дыхание. Мы застываем на месте и остаемся в неподвижности до тех пор, пока рокот двигателей не стихает. После этого мы входим в лес через широкие просеки и бросаемся на землю.