Группа смешалась, старший оружейник Витцих о чем-то заговорил с Руппелем, а Бедуртвиг завел беседу с сапером.
Они шли еще пару минут – по коридору, мимо пулеметного гнезда, устроенного в нише, затем по гулкой металлической лестнице с покрытыми заклепками ступеньками, снова по коридору. И всюду их сопровождали кабели на стенах, плафоны из крепкого матового стекла, провода, лежащие прямо на каменном полу.
- Вот здесь, - сказал, наконец, Руппель. – Это зона для инженеров, можете выбирать любое помещение. Чуть дальше столовая, вот там – Главный зал.
- Хорошо, - ответил Ванник. – Мы осмотрим все уже завтра, а сегодня покажите нам только Главный зал.
- Я прикажу штабсфельдфебелю, он вас проведет, а мне необходимо уйти по делам.
Шаубергер рассеянно кивнул.
Сапер вывел их на балкон, окаймлявший Главный зал по периметру. Здесь находились лампы помощнее, но и они освещали только балкон, все остальное скрывалось в темноте. Затем штабсфельдфебель ушел, громко стуча ботинками по металлическим листам, и через минуту под потолком вспыхнули ярко прожектора, освещая пространство почти дневным светом.
Словно по команде, вся группа, включая и Бочкарева, заглянули за перила. Внизу огромнейшего зала со стенами из бетона и камня стояли стапели, решетчатые фермы, механизмы и почти собранное удивительное устройство, похожее на две громадные металлические тарелки, приложенные краями друг к другу. На вершине устройства помещалась большая округлая надстройка, видимо, кабина с узкими щелями-иллюминаторами.
Ванник сделал знак Улитову, чтобы тот отвлек сапера, а остальные по узкой металлической лестнице спустились на нижний уровень, к круглому аппарату.
- Лейтенант Кёллер, - произнес Ванник с новым, незнакомым напряжением в голосе, - снимите это на камеру.
Бочкарев, немного волнуясь, сладил с фотокамерой, повел ее справа налево, затем назад, запечатлевая все, находившееся в Главном зале, задержался на странном аппарате и подошел к стоявшим рядом Ваннику, профессору и долговязому.
- Невероятно, - тихонько сопел Петр Павлович, возясь с небольшим, метра два в диаметре, полусобранным устройством. – Да, все, как на чертежах. Вот здесь он забирает рабочее тело... тут оно подводится к последнему витку спирального канала... попадает в конусоподобную камеру и в целом создается вихрь сложной структуры.
Петр Павлович поправил очки и оглянулся на дисковидный аппарат.
- Но как же они получают такую мощность?! Нет, просто невероятно!
- Господин Грах, - настойчиво произнес Ванник, - вы удостоверились, что он существует в металле? Увидели его вживую? Теперь, думаю, дело за вами, вы должны понять, как они смогли получить подобное.
- Да-да, конечно. Я просто не представлял масштабов Этого. Меня ошеломили размеры.
- Не волнуйтесь, господин Грах. Вы ведь сами говорили мне, что задача нетривиальна и безумно любопытна?
- Да, да, я соберусь.
- Ну что, господин Витцих? – повернулся Ванник к Василию Семеновичу.
- Сапер внушаем, а с эсесовцем пока не очень, очень сильная установка, боюсь, что вот так, с наскока ничего не получится.
Ванник кивнул.
- Хорошо. Ну а вы, господин Кёллер?
- Снял все, - Бочкарев обвел взглядом огромный полупустой зал, - Мы опоздали?
- Не знаю. Нужно задержаться до завтра, чтобы выяснить подробности.
Они ночевали в небольшом помещении, где ранее располагались инженеры. На полу валялись обрывки бумаг, ящики письменного стола наполовину извлечены, постели на двухярусных кроватях смяты. На стене висел портрет Гитлера и аккуратно, по высоте, выстроились остро отточенные карандаши в узкой металлической подставке.
Странное сочетание ушедшего, брошенного навсегда прошлого и подступающего неясного будущего. А между ними - слабое, неуверенное, тревожное настоящее. Без людей, со странными вещами. С бумагами на полу. Возможно, все дело было именно в бумагах - с аккуратным плотным текстом, с пометками от руки разным цветом. С кодами и техническими номерами, состоящими из цифр и букв. Наша цивилизация, подумалось Бочкареву, это бумаги. Бесчисленные распоряжения, уложения и приказы. Уведомления, отчеты. Толстые тома в громадных архивах. Тонкие листы на столах руководства. Срочное письмо, разрываемое в спешке. Быстрая – из нескольких слов и точек телеграмма. И когда этот движущий механизм мира лежит под ногами, брошенный впопыхах, кажется, что цивилизация подошла к своему окончательному концу.
Ему захотелось прочувствовать, понять глубже это ощущение и, оставив возбужденных от впечатлений товарищей: тихо, но яростно о чем-то спорящих профессоров, задумчивого Ванника и внешне равнодушного Улитова, Бочкарев отправился бродить по коридорам. Слушать цокающее эхо от сапог, разглядывать каменно-бетонные коридоры и заглядывать в двери за непонятными табличками.
Через какое-то время он услышал еще звуки – кто-то, как он, неторопливо ходил здесь, неизвестно ради какой цели, вдыхал прогоняемый невидимыми вентиляторами чистый горный воздух.
Через минуту они столкнулись: Бочкарев и гауптштурмфюрер Руппель. Пару секунд стояли, не зная с чего начать, а затем Руппель спросил:
- Не спится?
- Не то. Странно здесь. Какое-то необычное ощущение – словно окончание. Мира, долгой трудной работы... трудно передать словами.
Руппель задумчиво посмотрел на Бочкарева.
- Вы это замечаете? Удивительно, какое у вас обостренное восприятие. Думаю, это именно то, о чем говорил штандартенфюрер Шталман: время изменения, признаки проявления воли. И хотя до четырнадцатого апреля еще целых две недели, признаки приходят в тех, кто готов их принять.