- Прикажите своим не высовываться, и ведите огонь только с близкого расстояния, - сказал Бочкарев, сердясь на себя за ненужное, вдруг откуда-то взявшееся участие и даже сострадание. И к кому, к врагу, который будет убивать его союзников? Но в ином случае произойдет просто бойня, потому что нет у них никаких шансов против регулярной, опытной пехоты. А так, может, и уцелеют.
- Хорошо, я передам остальным, господин лейтенант.
Сигрун отвела его в сторону.
- Это Швабия, - проговорила Сигрун. – И сейчас американцы отступают. Берхард, слышал, что он говорил про бомбу?
- Не совсем понимаю.
- Да, ты можешь не знать. Урановая бомба. Они, то есть, мы применили урановую бомбу! Я знаю, фюрер всегда был против нее. И вначале, и особенно, когда союзники вошли в границы Рейха. Он сказал, что применять подобное оружие на территории Германии – неразумно, слишком много вредных последствий, а результат малопредсказуем.
Послышался автомобильный сигнал и к ним подъехал короткий вертлявый «Штовер», за рулем которого сидел капитан.
Увидев Сигрун, он удивленно поднял брови. И на этом его вежливое обхождении закончилось.
Ланге был зол, неприятен и въедлив. «Ваши документы!» - потребовал он у Бочкарева. Затем, увидев пустую кобуру, спросил про личное оружие. При этом он злорадно поминал дезертиров, трусов и перебежчиков, которые сейчас, когда Германия выиграла войну, получат по заслугам. На все объяснения, что они выполняют особую задачу рейхсфюрера, что им нужно в Берлин, или, по крайней мере, в любое место, где есть связь с Берлином, отмалчивался.
Но в свою машину он взял, причем, как подумалось Бочкареву, скорее в качестве пленников, чем попутчиков.
Ланге дал последние указания фолькштурмовцам, развернул автомобиль и погнал прочь из деревни.
Они молча выехали в поля, достигли леса, въехали в его влажный прохладный сумрак и тут же попали под обстрел. Справа и слева защелкали винтовки, ударил пулемет и по автомобилю, разрывая металлическое тело, страшно побежали огненные градины.
Бочкарев молниеносно свалил Сигрун набок, повалился на нее и тем смягчил сильный удар – неуправляемый «Штовер» врезался в дерево. Он не спешил подняться, но ему помогли – к машине подскочили люди в чужой, незнакомой форме, мрачные, торопливые, выбросили Бочкарева на землю, выволокли, уже бережнее, Сигрун.
- Ты цела? – спросил Бочкарев и тут же получил в лицо удар кулаком от американского солдата.
- Не смейте его бить! – вскрикнула девушка.
Ланге лежал у руля и по его голове и плечам стекала липкая горячая кровь. А они стояли перед союзниками и те, похоже, решали, что с ними делать.
Бочкарева осмотрели, не нашли оружия, и это вызвало поток новых неразличимых слов.
Как глупо, подумал Бочкарев. Никто из них не понимает по-русски, а я не говорю по-английски.
Кто-то тронул длинную косу Сигрун и Бочкарев, не удержавшись, отбросил руку американца. За что опять получил по зубам.
Подошло еще несколько солдат, с винтовками и ручным пулеметом. И среди них был офицер.
- Вы говорите по-английски? – спросил он на немецком языке.
- Вы понимаете по-немецки? – воскликнула Сигрун. – Прикажите своим солдатам, чтобы не распускали руки и не позорили свой мундир!
- Позорили мундир? – спросил офицер. Слова другого языка давались ему с трудом. – И это говорите вы, немцы?! Немцы, не знающие чести и совести?
- Не понимаю, - удивилась Сигрун, - что вы хотите этим сказать?
- Не понимаете? А вот сейчас вас обоих расстреляют, тогда поймете! За Вашингтон и Нью-Йорк, за всех наших парней, которых вы убили, сожгли, отравили своим дьявольским нечеловеческим оружием!
Сигрун замолчала, вместо нее, утирая текущую по губе кровь, заговорил Бочкарев:
- Мы ничего этого не знаем. Скажите, что случилось с Вашингтоном и Нюь-Йорком, и когда. Их бомбили?
- Бомбили?– удивился офицер. - Кто вы такие?
Он быстро заговорил со своими, после чего вся группа, собравшись, быстро устремилась в глубь леса. Минут через пять они остановились и офицер продолжил прерванный разговор:
- Только не говорите, что вы ничего не знаете!
Сигрун порывалась что-то сказать, но Бочкарев остановил ее.
- Я – капитан Красной Армии, разведчик, - произнес он. – Мы долгое время скрывались и не знаем новостей. А теперь расскажите подробно, что случилось в последнюю неделю.
Американец озадаченно посмотрел на него, на Сигрун и задумался. Подозвал еще двоих и завел с ними длинный разговор. Говорил, словно переваливал во рту со щеки на щеку картофель, отчего слова выходили тяжелые и невнятные.
- Чем вы докажете, что вы русский? – наконец, спросил он по-немецки.
- У вас есть кто-нибудь, говорящий по-русски? Тогда никак.
- А она кто? – спросил офицер, указывая на девушку.
- Я его невеста, - вдруг сказала Сигрун.
- Вы в самом деле ничего не знаете? – офицер внимательно проследил за их реакцией, а потом, тяжело вздохнув, очень тяжело, продолжил.
- От нас это скрывали до последнего, но ведь такое не утаишь. А тут бесконечные немецкие листовки. И радио. Письма перестали приходить... И слухи, постоянные невыносимые слухи. Потом вдруг фронт перестал существовать. Вторая, девятая армия – они пропали, словно их растерли по земли, со всеми штабами, тылами и техникой. И бомбардировщики не летят. Совсем. Скажите, разве такое возможно, чтобы не летала наша авиация? Как тогда воевать?