События в Чехословакии подвели итог демократизации отношений между СССР и его европейскими союзниками, начавшейся после того, как на XX съезде КПСС был провозглашен тезис о возможности строить социализм в разных странах по-своему, в зависимости от специфических условий, и началась критика культа личности Сталина. Как следствие, в странах «социалистического лагеря» были заложены две тенденции, определившие основные отклонения от задаваемой Москвой «нормы» политического развития: реформирование социализма, придание ему «человеческого лица», и национальное понимание марксизма-ленинизма, постулировавшее приоритет национально-государственных интересов над абстрактными классовыми, за которыми легко угадывались интересы Советского Союза. Периодически эти тенденции проявлялись в виде кризисов в «социалистическом лагере»: острых, как, например, «прерванная революция» 1956 г. в Венгрии, польский Октябрь 1956 г., поставивший страну на грань вооруженной интервенции со стороны СССР, и «Пражская весна», или вялотекущих, таких как регулярно возобновлявшаяся полемика со сторонниками «особого курса» в Румынии в 1960-1970-е гг. В Москве обе тенденции воспринимались как недопустимые, противоречившие интересам рабочего класса и шедшие вразрез с коммунистической идеологией.
Особенно отчетливо такой подход проявился в отношениях между СССР и Югославией. Белград, еще в конце 1940-х гг. заявивший о собственном, национальном понимании марксизма, рассматривался как закоренелый «еретик» в международном коммунистическом движении. После нормализации советско-югославских отношений в середине 1950-х гг. Югославия не вошла в ОВД и не считалась частью советского блока, хотя и признавалась социалистическим государством. Ее руководство пыталось лавировать между СССР и США, не только стремясь получать выгоды от сотрудничества, в частности кредиты от обеих сторон, но и периодически претендуя на роль посредника между Москвой и Вашингтоном. Подобные амбиции Югославии и те успехи, которых она добилась благодаря своей политике «равноудаленности» от сверхдержав, стали возможны отчасти потому, что в начале 1960-х гг. Йосип Броз Тито стал одним из основателей Движения неприсоединившихся государств – организации, в которой в Белграде видели третью точку опоры югославской внешней политики. Положение в треугольнике Москва – Белград – Прага, восприятие чехословацких реформ, дававшиеся советскими и югославскими руководителями оценки ситуации и их динамика в контексте событий 1968 г. в Чехословакии обстоятельно проанализированы в книге.
Авторы всесторонне осветили позицию Румынии, ее отличные от других стран Восточной Европы оценки многих вопросов развития «социалистического лагеря». «Особая» позиция Бухареста, яростно отстаивавшего свой суверенитет и требовавшего невмешательства во внутренние дела через ОВД и Совет экономической взаимопомощи (СЭВ), порождала даже больший негатив в Кремле, нежели заявления югославского руководства. Проигнорировав мнение Москвы, румынские руководители пошли на установление дипломатических отношений с ФРГ в 1967 г.; в том же году после начала Шестидневной войны на Ближнем Востоке Румыния стала единственной социалистической страной, сохранившей дипломатические отношения с Израилем; кроме того, в условиях нарастающего кризиса в советско-китайских отношениях она избегала публичного осуждения позиции компартии Китая, чем вызывала острое недовольство Москвы.
Значительное внимание в коллективном труде уделено неоднозначной позиции Запада. Если ведущие европейские державы активно поддерживали реформаторские процессы и демонстрировали готовность к развитию отношений с новым руководством в Праге, то вашингтонская администрация реагировала достаточно сдержанно. Американцы дали понять чешским дипломатическим представителям в США, что не будут пересматривать свою позицию признания интересов Советского Союза в Восточной Европе и тем более не намерены ссориться с Москвой из-за ЧССР. Во исполнение этой установки Госдепартамент оказывал прямое давление на американскую прессу, не только блокируя появление в ней материалов с выражением симпатий чехам, но и потребовав вообще сократить публикации о событиях в Чехословакии. Думается, что советское руководство усмотрело в позиции Вашингтона своего рода карт-бланш и учло его при принятии рокового решения в августе 1968 г.