— А пособия семьям? — спросил другой рабочий.
— В бюджете на следующий год…
— Болтовня!
— А рабочая неделя? — спросил усатый толстяк.
— Будет постепенно укорачиваться, — ответил Жорж Сеги, — до сорока часов.
— Сорок часов немедленно! — заорал усатый.
— Мы что, зря тут одиннадцать дней бастуем!? — подхватил наладчик в теплой куртке.
— Профсоюзы смогут свободно распространять свои листовки…
— А кто нам сейчас это запрещает?
Кулаки сжимались, страсти кипели. И вот Жорж Сеги наконец спросил:
**********************************************************************************************
В исходном файле пропущены две страницы
***********************************************************************************************
супермаркетом домохозяйки жаловались друг дружке, что давно не могут достать сахару.
Жюрио перешел на Правый берег по мосту Сольферино и оказался на улице с тем же названием. Набережная Анатоля Франса была вся завалена ящиками, коробками, пакетами; кучи мусора высились не ниже припаркованных там же машин. Пройдя двести метров, депутат вошел в здание, где находился штаб комитетов защиты Республики. Внутри стоял невыносимый гвалт. На втором этаже Жюрио увидел Тевенона.
— Спасибо, друг, — сказал тот, с силой сжав Жюрио руку.
— Как будем действовать?
— Коллегиальное руководство решило провести в четверг открытую манифестацию на Елисейских Полях. Надо доставить в Париж наших сторонников из пригородов и из провинции. Будем всех обзванивать. Ты ведь член ассоциации участников Сопротивления? Предупреди всех, что генерал на них рассчитывает. Пусть они постараются помочь, важно, чтобы нас было много!
— Значит, надо где-то раздобыть автобусы и бензин.
— Да, и любыми способами. Мы справимся. Если люди не придут на нашу демонстрацию, коммунисты захватят власть. Ты представляешь, они уже ведут переговоры с федералами о создании временного правительства!
— Увы!
— Жюрио, в стране безвластие. Дебре подал прошение об отставке, Помпиду играет на себя и против генерала, надеясь занять его место. Сейчас не время медлить.
— Значит, в четверг? У нас всего два дня…
Чтобы придать себе уверенности, оба взглянули на портрет генерала как на икону.
Эрик Тевенон нес Марианну на плечах. В облегающем свитере и коричневых вельветовых джинсах, она бесновалась и орала во все горло: «Власть рабочим!» Другие длинноволосые студентки, сияя от радости и размахивая черными флагами, тоже гарцевали на плечах у юношей, топтавших гаревые дорожки стадиона. Девушки скандировали лозунги и пели. Студенческие профсоюзы, к которым присоединились и другие группировки, получили в префектуре разрешение провести мирный митинг в закрытом и легко контролируемом помещении. Чтобы избежать столкновений и насилия, стороны договорились, что поблизости не будет ни одного полицейского, а за порядок будет отвечать служба безопасности Студенческого союза и левых организаций. Она же должна будет гарантировать, что с наступлением темноты участники спокойно разойдутся. Вечером длинное шествие направилось по проспекту Гоблен к стадиону, символически расположенному на полпути между университетским городком и заводом «Снекма» на бульваре Келлерман. На этот раз маоисты тоже решили участвовать. Они принялись продавать свои газеты на импровизированном аукционе, а рядом журналисты с государственного телевидения раздавали листовки, в которых объясняли, ради чего бастуют. По дороге к стадиону произошел только один инцидент — какая-то группировка начала кричать: «Жандармы — эсэсовцы!» Но на них зашикали, те замолчали и, сняв каски, влились в общее шествие. На стадионе собралось тридцать тысяч человек, здесь смешались все: студенты, рабочие, леваки всех мастей, а с ними лицеисты, управленцы, служащие, — бурно радуясь такому единению.
Мощными раскатами гремели уже ставшие знаменитыми лозунги, подхваченные тысячами голосов: «Это только начало, битва продолжается!» Бурными овациями встретили на стадионе отряд рабочих с Сюд-Авиасьон и с завода Флен, а чуть позже — служащих с плакатом «Демократический профсоюз банка Креди-Лионнэ». В семь часов вечера на трибуну поднялся Жак Соважо, который открывал митинг.
— Насилие может быть оправданным, — сказал он в микрофон. — Но сегодня мы считаем, что оно нецелесообразно. У правительства нашлись сторонники…
И стадион затрясся от хохота: все сразу же вспомнили о коммунистах и Всеобщей конфедерации труда, которые вступились за де Голля лучше любых жандармов. «Юманите» выпустила специальный номер, чтобы осудить «сомнительное широкомасштабное мероприятие, которое хотят провести за спиной у рабочих». Чтобы отвести своих сторонников подальше от Шарлети, Всеобщая конфедерация в тот же день запланировала в Париже двенадцать демонстраций. Кто-то прокричал: