Выбрать главу

Я закрыл заднюю дверь, взял из шкафчика сковородку, зажег фитиль и накапал немного воска на дно, чтобы прикрепить свечу.

Наконец-то я один в логове Крысолова.

Ногам было холодно.

Свеча осветила стены кухни красными и желтыми сполохами, красные и желтые сполохи вырвали меня отсюда и перенесли на вершину холма над горящим цыганским табором, лицо маленькой девочки с темными кудрями кричало в ночь, в то время как другая маленькая девочка лежала на столе в морге с крыльями, вшитыми в спину. Я тяжело сглотнул, спросил себя, что, к чертовой матери, я здесь делаю, и открыл стеклянную дверь кухни.

Планировка тут была точно такой же, как у миссис Шеард. Слабый свет, пробивавшийся сквозь стекло входной двери в противоположном конце прихожей, смешался со светом свечи и осветил узкий коридор, пару блеклых шотландских пейзажей и гравюру с изображением птицы. В коридор выходило еще пять дверей, все они были закрыты. Я поставил свечу на телефонный столик и полез в карман за бумагой.

В логове Крысолова…

Ялегко продам это в национальную прессу. Несколько фотографий — и дело сделано. В конце концов, может, и книжонку какую напишу. Как сказала Кэтрин, сюжет так и просится на бумагу:

Дом 6 по Уиллман-Клоуз, дом Грэма и Мэри Голдторп, брата и сестры, убийцы и жертвы.

Стоя в коридоре Крысолова, я достал авторучку и выбрал дверь.

Дальняя спальня принадлежала Мэри. Энид Шеард уже сказала мне, что Грэм сам настоял на этом — хотел, чтобы у его старшей сестры была большая спальня, пространство для личной жизни. Полиция также подтвердила, что в течение двенадцати месяцев, предшествовавших событиям 4 ноября, Грэм дважды звонил им с жалобами на то, что кто-то подглядывает за сестрой в окно. Полицейские не смогли — или не захотели — подтвердить реальность оснований его жалоб. Я пощупал тяжелые темные гардины. Возможно, они были новыми, возможно, Грэм купил их для Мэри, чтобы отвадить того, кто за ней подглядывал, чтобы уберечь ее от глаз, которые видел он.

Чьи глаза скользили по телу его сестры? Глаза постороннего или те самые глаза, что смотрели на него из зеркала?

Гардины и мебель казались чересчур тяжелыми для этой комнаты, но то же самое можно было сказать и о комнатах Энид Шеард в соседнем доме, и о доме моей матери. Односпальная кровать, шкаф, трюмо — все громоздкое, из дерева. Я поставил свечу у зеркала рядом с двумя расческами, щеткой для одежды, гребешком и фотографией матери Голдторпов.

Заходил ли Грэм к ней в комнату, когда она спала, чтобы взять с расчески прядь светлых волос — таких же, как были у матери, — на долгую добрую память?

В левом верхнем ящике лежала косметика и несколько баночек с кремом. В правом я нашел белье Мэри Голдторп. Шелковое. Порядок был нарушен при полицейском обыске. Я прикоснулся к белым трусикам, вспоминая опубликованную у нас фотографию простой, но привлекательной женщины. Ей было сорок, когда она погибла. Ни полиция, ни я не нашли намеков на существование любовников. Но белье было слишком дорогим для одинокой женщины. Напрасная трата денег.

Грэм наблюдая за спящей сестрой. Ее волосы рассыпались по подушке. Он бесшумно открыл правый верхний — самый сокровенный — ящик комода, глубоко запустил руки в его шелковое содержимое. Внезапно Мэри села в кровати.

Туалет и ванная были совмещенные, там стоял запах холодной сосны. Я встал на розовый коврик и быстро помочился в унитаз Грэма Голдторпа, все еще думая о его сестре. Звук спускаемой воды наполнил бунгало.

— Грэм, что ты делаешь? — прошептала она.

Спальня Грэма — маленькая, забитая все той же тяжелой, доставшейся по наследству мебелью — была расположена рядом с туалетом, в передней части дома. Над изголовьем его односпальной кровати висели три картины в рамах. Я оперся коленом о постель Грэма и поднес свечу к стене — три гравюры с изображением птиц, похожие на ту, что висела в коридоре. Пижама Грэма все еще лежала под подушкой.

Грэм замер, его мокрая от пота пижама прилипла к телу.

У кровати лежали стопки журналов и папок. Я поставил свечу на тумбочку и взял в руки охапку журналов. Это были журналы о транспорте: о поездах и автобусах. Я оставил их на покрывале и подошел к письменному столу, на котором стоял большой катушечный магнитофон. Одна из полок книжного шкафа была пустой — полиция забрала все бобины.