– Нам эти куски не нужны.
Я терпеливо объясняю ему, почему именно эти части так существенны, а он в ответ переделывает схему, и оказывается, что они вовсе не нужны. Но переделка происходит в человеческом сознании, и я не могу ее себе представить. Человеческое сознание после начала взросления превращается в самую плотную и непробиваемую субстанцию во всей божественной Вселенной, мы скорее согласимся убить или умереть, чем изменить ее. Люби ближнего, как самого себя. Поступай по отношению к людям так, как ты хочешь, чтобы они поступали по отношению к тебе. Убирайся отсюда, Бог. Ты же понимаешь, что победители не пользуются твоими советами, и уж тем более ими не пользуются побежденные, которые считают себя обыкновенными людьми, делающими самую заурядную работу. Алан никогда не говорил о политике. Не знаю, с чего это вдруг я его себе представил в таком виде.
Алан никогда не говорил о политике, если не считать того случая, когда он чинил муллардовский радиоприемник 1931 года в корпусе из орехового дерева, а несколько человек сидели, болтая, поодаль. Был там архитектор Изи, анархист-алхимик Малыш Вилли и Фрезер Светлая Голова – безработный учитель физкультуры, который утверждал, что его выгнали из школы за прогрессивные методы работы с детьми. Фрезер проводил целые дни в библиотеке, приходя в восторг от каждой второй прочитанной книжки. Он рассказывал нам про «Государя» Макиавелли.
– Вот, послушайте, – сказал он, – представьте, что вы только что захватили соседнее государство, так? И желаете захватить еще одно. Что вам делать с завоеванным населением, чтобы оно не бунтовало против вас, когда вы выведете оттуда большую часть армии?
Мы ничего не могли ответить, так как больше никто из нас Макиавелли не читал.
– Проще простого! – закричал Фрезер. – Делите население на три части, отнимаете большую часть добра у третьей части и делите между двумя оставшимися. Теперь большинство в выигрыше от вашего завоевания. Они поддерживают ваше правительство и заручаются вашей поддержкой на случай, если меньшинство решит развязать гражданскую войну, чтобы вернуть свое добро. Но такая война, скорее всего, не случится, поскольку обнищавшие неудачники обречены на провал. Победитель может повторять эту хитрость где угодно. Одного не пойму, – добавил он, – почему ни одно правительство не следует совету Макиавелли? Ясно же, что первый, кто начнет так поступать, очень скоро завоюет весь мир.
Изи сказал, что этот подход слишком арифметичен, человеческие сообщества – естественные образования, которые нельзя вот так просто разделить на три части, а потом управлять ими. Малыш Вилли не согласился. Он сказал, что управление народами осуществляется властью золота, имеющего вполне измеримую стоимость, которой всячески орудуют финансисты. Каждое утро и вечер отчеты Фондовой биржи красноречиво свидетельствуют о том, как мир управляется арифметикой.
– Тогда почему же правительства не пользуются формулой Макиавелли? – спросил Фрезер.
Мне казалось, что Алан не слушает нас, но он вдруг сказал:
– А они пользуются.
– Где?
– Здесь.
– Ты же не имеешь в виду Британскую империю? – спросил я после паузы.
– Я как раз имею в виду Британию.
Я не понял, о чем он говорил тогда. На дворе шумели пятидесятые.
В те дни я был тихим, уверенным в себе и очень счастливым. Официально я не был женат, но у меня была подруга, которую можно было с уверенностью назвать моей женой, и ни при чем тут были всякие церемонии и клятвы. Я был уверен, что скоро у меня появится новая девушка. Я даже уважительно относился к британскому государству. Уинстон Черчилль снова занимал пост премьер-министра, но мои политические взгляды были под сильным влиянием отцовских социалистических воззрений сороковых годов.