(А). В лучах света, по направлению к которым идет Жанин. Мамочка стоит, широко расставив раздвинув раздвинув ноги и положив руки на бедра. Она смотрит на Жанин с завороженной улыбкой, словно маленькая девочка, увидевшая перед собой тарелку пирожных. Но смотрит-то она на Жанин. На Мамочке восхитительная просвечивающая одежда: облегающее платье кремового цвета с большими пуговицами, большая часть которых расстегнута. Сквозь него видны узкие черные трусики и лифчик. Никаких чулок. Босоножки.
(Б). Неожиданно дверь перед Роскошной распахивается, и она видит Большую Мамочку, ухмыляющуюся, словно маленькая девочка, увидевшая тарелку с и т. п. Мамочка одета как в (А). Она направляется прямо к Роскошной, которую Чарли крепко держит перед собой.
– Дай-ка попробовать, – раздается ее хриплый шепот.
Приподнявшись на цыпочки, она аккуратно целует Роскошную в губы.
– Передай мне поводок, Чарли. Теперь она пойдет со мной. Там у меня куча хот-догов, которые ждут не дождутся эту цыпочку.
О-о-о, какая мерзость…
4. ХЕЛЬГАЕй около тридцати пяти. Из всех моих женщин она наиболее атлетически сложена, подтянута, ничего нигде не висит. Некоторые идиоты почему-то называют такие высокие и стройные фигуры «мальчишескими». Ничего в ней нет мальчишеского, даже несмотря на маленькие и широко расставленные грудки. Зато соски огромные – покрывают их почти наполовину. Глядя на нее, я испытываю странное чувство, не имеющее никакого отношения к истории, в которую я ее впутал. Я чувствую что-то вроде… дружелюбия. Почему? Уж дружелюбие-то тут совершенно ни при чем. Такое ощущение, что гангстерская пьеса на радио, которую я озвучиваю, вдруг прервалась оперой с другой радиоволны. Отцу очень нравилась опера, хотя он и скрывал это. Случалось, что я или мать заставали его на кухне, приникшим ухом к радио, тихонько играющему на третьей программе. Он тут же переключал его на волну легкой музыки шотландского вещания и увеличивал громкость. Думаю, что до моего рождения он пел в каком-нибудь хоре. Даже вообразить страшно, с каким отвращением воспринял бы он мои гадкие сексуальные фантазии, узнай он о них. Уверен, что в глубине души он считал сексуальность безнравственной. Вот почему своим нутром я чувствую, что безнравственность сексуальна. А теперь назад, к Хельге, в домашний кинотеатр.
4. ХЕЛЬГАЕй около тридцати пяти. На ней **********
Она носит ******************************
Почему я не могу сделать ее ************************************ что-то в глубине души сопротивляется, не могу рассказывать о Хельге. Может быть, это Бог мешает. Мне вообще не стоило Его здесь о чем-либо спрашивать. Хельга принципиально важна для рассказа, она как бы собирает воедино всех остальных девочек. Забудь, как она выглядит и что на ней надето. Вообрази лучше, что она видит, чувствует и говорит. Возможно, таким образом удастся протолкнуть ее в сюжет. Итак, еще раз, сначала.
4. ХЕЛЬГАдосматривает фильм о пробах Жанин и аккуратно тушит сигарету в пепельнице. Потом говорит:
– Постановка – полное дерьмо. Но материал хороший, даже очень. Она ведь не играла, все было по-настоящему?
– Слово «играть» используется в двух значениях, – говорит д-р фон Страуд, которого зовут Вильгельм или как-нибудь еще более по-немецки. – В пословице «все дело в действиях, а не в чувствах» говорится о том, что поступки важнее, чем эмоции. Фраза «она не хотела этого, она просто действовала» означает, что поступки не имеют никакого значения, если за ними не стоят искренние чувства или интенции. Действия Жанин в вашем замечательном фильме демонстрируют похоть и насилие, но вызваны они ее страстным желанием заработать и покрасоваться. – (Ну и зануда же этот доктор.) – В нашем фильме ее чувства и действия обусловлены поведением второстепенных героев по отношению к ней. Но наш фильм нельзя назвать удачным! Все, кто помогал сделать эту постановку, слишком увлеклись процессом, в результате запись получилась не совсем такая, как хотелось бы. Монтаж, съемка, освещение и декорации могли быть гораздо лучше. Поэтому мы взяли вас в качестве режиссера наших будущих картин.
– А до сих пор кто их ставил?
– Мамочка, – хихикает Холлис.
Хельга смотрит на д-ра Вильгельма, нет… Адольфа – чересчур банально, Зигфрида – слишком возвышенно, Людвига… нет, я все-таки слишком люблю Пасторальную симфонию, в общем, буду называть его просто Доктор. Хельга смотрит на Доктора, а тот поясняет: