Муж ― Хазарский бывший деверь был человеком совершенно другим: он даже был готов негласно отдать Клин Гейтцу Палкина на растерзание, но очень переживал о том, что все раскроется:
— Да-а-а, не знаю как долго мы будем скрывать свой фиктивный брак? ― ни раз говорил он Олегу: ― Здесь не то, что в СССР, очень много свободы, очень, однако, боязно, не дай Бог нагрянет проверка ― все обнаружится и в один момент наступит конец нашей безбедной жизни.
Олег был не дурак и тоже это понимал и вторил ему, крутя перед Михаилом задницей. Было от чего: Хазарский часто бегал к Марии, и она в отличие от своей сестры Натальи не отталкивала бывшего мужа, а даже всячески поощряла. Это было видно по его довольной роже, что у кота, объевшегося сметаной.
Однажды в один из свободных вечеров Михаил, прохаживаясь по залу, занимался выдумыванием для Палкина имени и делал это демонстративно надсмехаясь над своей «женушкой»:
— Послушай, ― резко остановившись, вдруг выкрикивал Хазарский, он любил, размышляя ходить по просторным комнатам ― а, что, если я тебя назову Дженнифер, как, хорошо звучит?
— Горшком, горшком меня назови, только в печку не сажай! ― обычно парировал Олег Палкин.
— Что, не нравится. Ну, ладно. Я могу для тебя подыскать что-нибудь из имен первых американских леди ― благородных жен президентов США: Розалин, Нэнси, Барбара, Хилари, Лора, Мишель, Мелания, сколько мне еще их перечислять? ― Михаил с иронией смотрел на Олега и остановившись тут же задал вопрос: ― Что ни одно из них тебя не зацепило? Может ты хочешь что-нибудь из списка жен Генеральных секретарей? Так я могу свой список расширить.
— Не о том ты думаешь, не о том? Что если нас с тобой на данный момент ― самое простое ― подслушивают, а еще хуже того, ведут за нами видеонаблюдение? Нагрянуть с проверкой и все, нам конец! ― Олег, высказав свое мнение, обычно подскакивал с кресла и тоже бегал следом за своим супругом, а тут отчего-то не стал этого делать и, сидя на диване провозгласил:
— Да, а на счет имени? Можешь давать любое, только не Хилари мне ее морда разонравилась с того момента, когда она надсмехалась над убийством ливийского лидера Каддафи. Над смертью любого человека: хорошего или плохого нельзя смеяться. Я в этом уверен на все сто процентов и точка. Оттого и имя мне ее паршивое не нужно! Найди что-то по проще.
Хазарские приустали и плюхнулись на диван у телевизора. Однако включать его никто не собирался. Программ много, а смотреть нечего. А потом этот язык им, особенно Олегу Палкину, уже опротивел: всюду и везде на разные голоса: бу-бу-бу, бу-бу-бу, ― только и слышится. И когда они успокоятся ― заткнуться. Каждой бочке ― затычка. Лезут и нужно и не нужно. Нельзя быть хоть чуточку быть поскромнее? Нет бы ― часок-другой помолчали, подумали о превратностях жизни. Не зря же в России говорят: «Молчание ― золото». Не хватает в США этого самого золота, ох как не хватает!
Олег Палкин недолго сидел с безразличным взглядом, похлопав своего супруга по плечу сказал:
— Все! Я, отправляюсь в ванную, а затем спать, ― затем поднявшись добавил: ― Да, чем черт не шутит, пройдусь голышом у тебя на глазах по залу. Не ты так эти ― «горе наблюдатели» ― пусть полюбуются. Мне скрывать нечего. А еще, мне и тебе, нужно поменьше молоть погаными языками. Для серьезного разговора, я думаю, нам следует лучше выходить из дома и обсуждать все среди шума толпы и гама улицы, а не здесь ― в тишине. Это может быть чревато последствиями.
— Пройдись, пройдись, ― ответил Михаил, ― только этот свой мне не показывай, прикрой срам, ну, например, как в фильме режиссера Владимира Бортко: «Мастер и Маргарита» ― передничком, и посвети нашим наблюдателям, если таковые найдутся в их бесстыжие глаза, своим мягким местом, оно у тебя о-го-го какое, ― и Хазарский тоже нехотя поднялся с дивана:
— Да, чуть было не забыл, на всякий случай, сделай клизму, а то вдруг ночью я неожиданно проснусь, и ты меня заинтересуешь, ― и громко будто, находясь в степи на коне, заржал.