Стены украшали алые знамена Отроческой лиги и организации Юных шпионеров, a также полноразмерный портрет Большого Брата. Здесь тоже пахло вареной капустой, как, впрочем, и во всем здании, но к кислой вони примешивался еще и острый запашок пота, который, как нетрудно было понять, принадлежал лицу, отсутствовавшему в квартире в данный момент. В соседней комнате некто, вооруженный расческой и листком туалетной бумаги, пытался попасть в такт воинственной мелодии, все еще звучавшей с телескана.
– Это дети, – пояснила миссис Парсонс, бросая опасливый взгляд на дверь. – Они сегодня не выходили на улицу. И конечно…
У нее была привычка обрывать предложения на середине. Кухонная раковина почти до края была полна зеленоватой грязной воды, от которой больше обычного разило капустой. Уинстон наклонился и принялся обследовать слив. Его тошнило от необходимости делать это голыми руками, да еще и нагнувшись – от этого он всегда начинал кашлять. Миссис Парсонс беспомощно смотрела на него.
– Вот будь Том дома, он исправил бы все в одно мгновение. Он любит делать всякое такое. У него руки растут откуда надо, у Тома-то.
Парсонс, сослуживец Уинстона, также работал в Министерстве правды. Этот полноватый, но деятельный мужчина доводил окружающих до ступора своей тупостью и безмозглым энтузиазмом, являясь образцовым экземпляром тех преданных, ни в чем не сомневающихся трудяг, на которых куда больше, чем на органах надзора, зижделась стабильность власти Партии. Только в тридцать пять лет его удалось против воли выставить из Молодежной лиги, a прежде чем его приняли в эту лигу, он умудрился задержаться в шпионерах на год дольше положенного срока. В министерстве он служил на каком-то подчиненном посту, вовсе не требовавшем ума, однако являлся ведущей фигурой в Комитете по спорту и остальных организациях, занимавшихся коллективными вылазками на природу, демонстраций поддержки решений, кампаниями за экономию и прочими мероприятиями. Он имел привычку со спокойной гордостью, попыхивая трубкой, говорить, что за последние четыре года не пропустил ни одного дня, чтобы вечером не зайти в Общественный центр. И всепобеждающий запах пота, служивший неосознанным, но несомненным доказательством напряженности всей его жизни, сопровождал Парсонса повсюду и даже задерживался после его ухода там, где тот побывал.
– Гаечный ключ у вас есть? – осведомился Уинстон, ощупывая гайку.
– Гаечный ключ? – переспросила миссис Парсонс, мгновенно превращаясь в беспозвоночное. – Не знаю, не помню, забыла. Может быть, дети…
В соседней комнате затопали ноги, продудел последний аккорд на расческе, и дети ворвались в гостиную. Миссис Парсонс принесла ключ. Уинстон спустил воду и с отвращением вынул комок волос, перекрывший трубу. Постаравшись как можно тщательнее отмыть пальцы под краном холодной воды, он вернулся в другую комнату.
– Руки вверх! – завопил дикарский голос.
Симпатичный, крепкий с виду мальчишка лет девяти, выскочив из-за стола, наставил на него игрушечный автоматический пистолет, а его сестра, которая была на пару лет младше, угрожала Уинстону какой-то палкой.
Оба были в синих шортах, серых рубашках и с красными галстуками – необходимой деталью формы шпионеров. Уинстон послушно поднял руки над головой, однако с тяжелым чувством ощутил, что это не совсем игра, – настолько убедительно злобным было поведение мальчишки.
– Ты предатель! – вопил тот. – Ты мыслепреступник! Ты – евразийский шпион! Я тебя застрелю, испарю, сошлю в соляные копи!
И вдруг оба ребенка запрыгали вокруг него, выкрикивая «предатель!» и «мыслепреступник!»; младшая девочка во всем подражала брату. Игра их отчасти даже пугала – словно возня тигрят, которые вот-вот сделаются людоедами. Во взгляде мальчишки читалась некая расчетливая свирепость, вполне очевидное желание побольнее ударить Уинстона и осознание того, что уже скоро он действительно вырастет настолько, что сможет сделать это.
«Хорошо, что у него ненастоящий пистолет», – подумал Уинстон.
Миссис Парсонс нервно переводила взгляд с Уинстона на детей и обратно. Здесь, в более светлой гостиной, он не без интереса отметил, что в морщины на ее лице действительно въелась пыль.
– Они становятся слишком шумными, – призналась она. – И потом, они разочарованы тем, что не смогут увидеть повешение, в этом все дело. Я слишком занята домашними делами, а Том еще не вернется с работы.