Однажды из любопытства они пообедали в поселковой столовой. Комплексный обед ничем не отличался от обычного улан-удэнского – салат из квашеной капусты, картофельный суп, пережаренная котлета с макаронами и чай с сахаром. Ираида ничего не стала брать, присела рядом да так и просидела с брезгливым выражением лица. Все остальные с аппетитом поели и стали собираться к выходу. Миха особенно нахваливал котлету с чесночком.
Ираида не выдержала:
– Ребята, вы меня извините, но как можно есть эту гадость? Во-первых, суп без мяса – там один комбижир, неужели не видно? Мясо спёрли. Если котлета пахнет чесноком, значит она сделана из протухшей говядины. Плюс там наполовину добавили хлеба. Но очень может быть, что и недоеденной вчерашней пищи. Той же яичницы, например, или какого-нибудь гарнира. То, что вы называете чаем – не чай, а моча. Знаете, как его готовят? В бак с кипятком добавляют жжёный сахар и немного заварки грузинского чая третьего сорта. Оставляют на ночь на слабом огне. К утру получается вот эта сладкая бурда без вкуса и запаха. Откуда я всё это знаю? Подрабатывала в столовой на каникулах!
– Не любишь ты, Ира, советский общепит! – засмеялся Захар.
А Миха, облизав ложку, негромко заметил:
– Просто она баланду в СИЗО не ела!
Каждый день они спускались к водохранилищу, надеясь искупаться, но вода была ещё слишком холодной. По вечерам пили пиво и играли в тысячу. Как-то ночь напролёт отмечали Михин день рождения, причём вместо подарка Захар выдал имениннику пачку чая для приготовления чифиря.
Ираида нашла в посёлке баню и повела туда Юлю. Вернулись они такими свежими и похорошевшими, что Миха с Захаром, переглянувшись, тут же начали собираться. В мужском отделении было пусто. В парилке на верхней полке сидел раскрасневшийся и разомлевший от жары, интеллигентного вида мужчина, назвавшийся местным пастухом. По его словам выходило, что пасти колхозных коров намного приятнее, чем сидеть на партсобраниях. Мужчина похвастался, что за работу ему платят четыреста рублей без накруток. Захар даже крякнул от досады. В городе его зарплата не превышала сто двадцать рублей. Загадочный пастух поведал также, что на днях в Москве секретарем ЦК партии по вопросам строительства стал Борис Ельцин.
– Этот гусь задаст шороху! – приговаривал мужчина, похлёстывая себя по спине берёзовым веником. После этого, безо всякого перехода, он сообщил, что в ленинградском «Эрмитаже» какой-то псих попытался уничтожить картину Рембрандта «Даная».
– Извините, а вы местный? – не выдержал Захар.
– Скорее да, чем нет, – парировал пастух, и тут же добавил – Было время, жил в Ленинграде. Три года отпарился тут неподалёку, недавно освободился и стал местный.
– А что вы думаете про Горбачёва?
– Гм… Боюсь, ребята, так мы до утра из бани не выйдем. Если очень коротко – все эти ускорения да торможения скорее доломают машину, чем исправят. Власть перекрашивает фасад, а надо бы дом снести и построить новый. Фундамент-то негодный! Но даже это не главное. Бестолковые жильцы и райский дворец в момент ухайдакают. Люди! Что толку экономику реформировать, если народ разучился головой думать, от власти подачек ждёт? Эта коммунистическая идея людей развратила. Мы ведь все – и я, и вы – по вечерам над ней смеёмся, а по утрам и сами надеемся – а вдруг что выгорит? Пахать надо, а мы халявы ждём. Потому что интереса нет. Вот ты про Горбачёва спрашиваешь… Так он ведь сам не знает, чего хочет. Ничего у него не получится. Людей надо заинтересовать, чтобы поддержка снизу была. Так обрисовать конечную цель, чтобы все к ней кинулись, как в магазине за импортными сапогами. А он за пьянство взялся! Сук рубит, на котором сидит. Тьфу!
На следующий день неугомонная Ираида повела Миху, остолбеневшего от женского внимания, в клуб на «Любовь Яровую». Сразу же после их ухода Захар, подмигнув жене, задёрнул шторы и закрыл дверь на ключ. На этот раз Юля не плакала, но в ней словно что-то щёлкнуло. Она выглядела озабоченной и отвечала на его приставания через силу. Казалось, это не его законная жена, а просто встреченная на улице давняя знакомая, зашедшая по старой памяти.