Захар мечтал одновременно и о новых таёжных впечатлениях, и о спокойной семейной жизни, не замечая, что эти две мечты противоречат друг другу. Фёдор, с которым он поделился однажды своими мыслями, съязвил:
– Ты, Захарка, хочешь совместить полевую жизнь с половой. Так не бывает! Надо выбирать.
В пятницу после работы большинство сотрудников экспедиции собралось в актовом зале. Общество «Знание» организовало встречу с двумя холёными и хорошо одетыми женщинами, только что вернувшимися из поездки в США. Кто и зачем их туда отправлял – никто не знал, но все догадывались. Люди понимали, что «Знание» говорит лишь то, что одобрено партией, но всё равно было любопытно. Само слово «Америка» уже интриговало. Лекторши по очереди несли дежурную чушь о классовой борьбе и антиправительственных митингах американских трудящихся.
– Двухминутка ненависти, – шепнул Захару интеллигентного вида бородатый радист, сидевший рядом с ним. – Читал?
– Нет. А что это?
– Оруэлл. «1984».
Одна из женщин, выглядевшая помоложе, решилась поделиться впечатлениями от поездки к фермеру, с какого-то перепугу ставшему активистом левого движения. Её поразили невероятных размеров, чистые и упитанные свиньи в его свинарнике.
– Ростом с нашего телёнка! – всплеснула она руками.
– А люди-то как там живут? – не удержалась пожилая уборщица Маруся.
– Люди? – замялась лекторша. – Люди выживают!
Февраль
В просторной будке грузовика, приспособленного для перевозки людей, ехали, оживлённо переговариваясь, человек двадцать работников экспедиции. После работы машина развозила их по домам. Одни выходили у ведомственной пятиэтажки на Саянах, другие – в районе Элеватора, третьи ехали до самого конца, до общежития на Шишковке. Машина отправлялась от самого порога родной конторы. Добираться на ней было намного быстрее, чем ехать с пересадками на переполненном общественном транспорте.
Возвращался домой и Захар Сазонов. Он чувствовал себя совершенно разбитым – не столько от напряжённого рабочего дня, сколько от беcсонной ночи. Сосед по общежитию Фёдор Толстихин совсем сошёл с тормозов – пил, не просыхая, уже вторую неделю. Вчера вечером к нему пришла Танюха, на удивление трезвая и из-за этого похорошевшая. Ни Игоря, ни Айдара дома не было. На скорую руку пожарили яичницу с колбасой и сели ужинать. Слово за слово, рюмка за рюмкой… и всё бы ничего, если бы Танюху быстро не развезло. Она придвинула стул поближе к Захару, по-свойски положила руку на его колено и начала приставать с идиотской просьбой – рассказать по секрету, насколько опытной в постели была его жена. Пришлось послать её к чёрту, встать, пожелать всем спокойной ночи и запереться в своей комнате. Но спать почти не пришлось – из кухни ещё долго доносились то отборная ругань Фёдора, то громкий визг Татьяны. Потом всё стихло, но через час-другой в соседней комнате началось нечто невообразимое. Сначала ритмично заскрипела кровать, потом по комнате заходили, затопали, поднялся шум, а в стену полетели тяжёлые предметы. При этом Танюха так истошно кричала, что Захару пришлось выскакивать и успокаивать разбушевавшегося Фёдора.
Теперь же, прислонившись спиной к переднему борту машины и нахлобучив на глаза собачью шапку, он вслушивался в ровный гул мотора и пытался привести в порядок разбежавшиеся мысли. Рядом с ним две немолодые женщины вполголоса обсуждали замершую очередь на жильё. На другой лавке бывалые вездеходчики рассказывали анекдоты про Брежнева, то и дело взрываясь заразительным хохотом. Остальные пассажиры дремали.
Глядя со стороны на ушедшего в себя Захара, трудно было вообразить, что внутри у него всё клокочет. Копаться в себе он привык давно – если не с детства, то с первых студенческих лет. Это был бесконечный процесс познания себя и своего места в мире. Едва в его голове складывалась более или менее цельная картина, как тут же новая мысль, новый взгляд на старую мысль или новое эмоциональное переживание вдребезги её разрушали. Потеряв внутренний мир с самим собой, он из обломков разбитой картины составлял новую, более объективную. Излишек интеллекта сильно мешал Захару в повседневной жизни. У него было гораздо меньше друзей, чем у многих его сверстников. Но эта инстинктивная избирательность часто давала осечку в отношениях с хорошенькими девушками. Принцип «чем умнее, тем избирательнее», справедливый для общения с мужчинами, с женщинами не срабатывал и перерождался в диагноз «чем умнее, тем глупее».