Его мысль посчитали в центре очень подходящей, тем более что ни камней, ни песка не понадобилось- их исключал новый искусственный материал, созданный химиками и биологами: по желанию человека он мог стать и камнем, и сталью, и резиной, и стеклом.
Чудак родил главное — идею: все, о чем долго спорили, вложить в программу развития ядра идеального города, закодировать в генах молекулы стройматериала будущего — самостоятельный рост.
Иными словами, воплощение замысла теперь выглядело так: любой дом, дворец будут расти так же, как дерево, или как панцирь черепахи, или как зуб. Город-идеал рос как бы из яйца.
И скоро на специально выбранной площадке, в плоской долине среди гор, в двух часах лета от нашего обычного города, из «эмбриона» начало развиваться нечто похожее на кристалл в особом растворе — первый домик! Он разрастался, сперва, как неоперившийся птенец инженерной мысли, смахивал на какую-то невыразительную халупу, но время шло, и стены его крепли, крыша вздымалась, и из земли вознесся стройный дворец с колоннами.
Потом рядом стали расти другие дворцы, дома, улицы, мосты, витиеватые ограды — поднимался нерукотворный жилой массив. И что-то еще, небывалое, говорят, в нем происходило.
«Нет, на это следует посмотреть!» — в один голос утверждали те, кто там побывал.
Город вырос, манил к себе сверкающей красотой громад, ослеплял людей великолепием, необычностью, но жить в нем… никто не соглашался. Почему?.. Так я получил задание от редактора нашего еженедельника.
Публика летела со мной самая разношерстная: здесь были цивилизованные туристы, люди в равной мере страдающие как любознательностью, так и любопытством, респектабельные искатели острых ощущений, не знающие, на чтобы еще эдакое потратить деньги, и — бродяжки, никогда таких сумм не видевшие, даже во сне, тем не менее всегда путешествующие по планете, их легко угадать по живописно неряшливьш одеждам и независимой манере поведения, смешной и печальной рядом с надменной небрежностью воротил бизнеса нашего процветающего двадцать первого века.
Тем не менее все летели в одном салоне. Компания по туризму делала бизнес, и потрясающий успех рейсов в город-идеал заставлял хозяев прессовать кастовые различия пассажиров наподобие слоеного пирога.
В салоне я обратил внимание на типов, старавшихся ничем среди прочих пассажиров не выделяться, но именно вид их безупречно белых манишек и манжет, гетр, снова вошедших в моду, вызывал подозрительность. Смокинги, бабочки, кейсы — вся непременная атрибутика именно этого сорта людей наводила меня на раздумья, что едут в город-идеал и те, кто далек от чистых помыслов и, возможно, в белых перчатках прячет обагренные чужой кровью руки, а в кейсах — отмычки, фомки и прочий воровской инструмент. Ведь как часто за внешним благородством неожиданно открывается нам бездна подлости, предательства, человеческой мерзости, которую не изжили и в нашем мире, да, наверное, и грядущие поколения не справятся: и зло, и добро ухитряется вмещать в себя человечество одновременно.
Что же может привлекать туда контрабандистов? — размышлял я. Впрочем, город-идеал проектировался как город небывалой роскоши. В его программу ухитрились втиснуть самые невообразимые пожелания людей.
Нетерпение мое и остальных пассажиров разрасталось по мере приближения к Сиэлу. И скоро, казалось, сам воздух горел огнем всеобщего возбуждения. Все слои общества смешались, никаких различий более не существовало ни у богача, ни у бедняка.
Единое «ах!» восторга прошелестело на крыльях в застывшем воздухе салона, и все приклеились лицами к стеклам иллюминаторов.
Солнце только поднималось из-за вершин гор, аэробус лег в крутой вираж, чтобы затем на воздушной подушке мягко поплыть по посадочной стреле аэропорта. И пока автопилот разворачивал машину на вираже, все пассажиры завороженно следили, как надвигается величественная панорама — остроглавый хрустальный город спорил белизной крыш со снежными вершинами гор, бравших в кольцо висящие в воздухе ленты магистралей, сады, каскады лестниц и лоджий, распахнутых солнцу. Башни средневековья и парящие крылья мембран над стадионами и торговыми площадями. Сверху, со стороны, откуда транспорт влетал в долину, город и впрямь виделся восьмым чудом света, сказочный и несказанно богатый сиянием драгоценных отделочных камней.