Нишанов и Лаптев -- председатели палат Верховного Совета -- провели экстренное заседание комитетов. Лукьянов вылетел в Крым для встречи с Горбачевым. И са-мое-самое: Минобороны, проанализировав ситуацию, сложившуюся в результате введения чрезвычайного положения в ряде мест, приняло решение немедленно вывести войска из этих мест (т. е. не просто бронетехнику, а войска целиком, т. е. и десантников).
С кем остаются Янаев и Пуго 4 + их генерал Калинин, комендант Москвы, перед лицом народа?!
С 6 часов по "Орбите" (объявлено) будет полностью транслироваться сессия ВС РСФСР!
Было уже часов 11 вечера 20 августа. Я включил на полную мощность телевизор. Подсел на корточках к Ольге:
-- Оля! Есть серьезное дело. Вы готовы меня выслушать? Только очень серьезно. Можете сразу же, еще не выслушав, отказаться.
-- Ну что вы, Анатолий Сергеевич! Будто вы меня не знаете. Говорите.
Я рассказал о пленке и заявлении Горбачева, которое она сама печатала, о плане переправки их "на волю".
-- Хорошо. Допустим, я попадаю в Москву. Дальше что? За мной наверняка будут следить.
-- Да, конечно. Мы обсуждали это с М. С. и Р. М. и договорились. Вполне естественным будет, если вы зайдете к моей жене. Я напишу письмо ей... такое, как из тюрьмы, вероятно, шлют: мол, все в порядке, не беспокойся, скоро вернусь, обстоятельства... и т. п. -- на случай, если будут обыскивать в самолете ли, в аэропорту. А "комочек" с пленкой придется вам запрятать действительно в "укромное" местечко. Дальше так: если удастся его довезти до Москвы, вы приходите на ул. Веснина ко мне домой. Передаете жене письмо и эту штучку. Скажите, чтоб она позвонила Лене -- жене Бовина, они знакомы. Та придет. Именно она, а не сам Бовин: слишком заметная фигура, да еще на подозрении, особенно после его вопросика на пресс-конференции Янаева и К°.
Ей жена передаст эту вещь, она -- Сашке, а гот догадается сразу, что надо делать.
Ольга засунула пленку все-таки в джинсы. Там "комочек" постоянно выпирал. Я посмеивался, указывая пальцем на это местечко...
Теперь предо мной была задача добиться от Генералова, чтоб он ее отпустил в Москву. Я и до этого, еще 19 августа, начал на него давить: как не стыдно, он -- офицер, допускает такое издевательство над молодой матерью. У нее -- больной сынишка. Родители ничего о ней не знают. Не вечно мы будем тут сидеть. Пытался шантажировать: ему придется ответить за такое по отношению к женщине, которая вся изошлась, не имея возможности ничего узнать о том, что с ее сыном. И далее -- в этом роде.
Однако он продолжал твердить: у него только односторонняя связь -- ему могут звонить из Москвы, и начальство звонит, а он отсюда им звонить не может. Врал, конечно.
Обговорив с Ольгой "план", я решил еще раз "надавить" на Генералова. Кстати, ничего не дали мои прежние попытки "качать права", ссылаясь на то, что я народный депутат СССР и он, Генералов, удерживая меня фактически под домашним арестом, нарушает еще и Конституцию, попирает мой парламентский иммунитет. Я пригласил его опять. Он и на этот раз соблаговолил прийти. Стал опять стыдить его насчет Ольги. Но он обыграл меня, предложил отвезти ее в Мухалатку, где пункт правительственной связи, чтобы она оттуда позвонила домой в Москву.
И произошло следующее. Спустя некоторое время после того как Генералов предложил этот "вариант", срывавший наши планы передать на волю информацию о Горбачеве, ко мне в кабинет явился шофер "Володя". Беру имя в кавычки, поскольку его имя на самом деле могло быть иным -- он из КГБ. Но это был тот самый парень, который до 18 августа возил нас с Ольгой и Тамарой между "Зарей" и "Южным" по два-три раза в день.
Не поздоровался: "Где тут Ланина? Велено отвезти ее на телефон". Я встал, протянул ему руку... Он помедлил и вяло подал свою. Я заметил в нем перемену, еще когда он за чемоданом моим ездил. Для него я уже преступник, заключенный. Ольга, когда вернулась, говорила: он от меня как от прокаженной отодвигался в машине. Сопровождал ее еще один из ГБ -- связист. И сидел против нее, когда ее соединяли с Москвой, чтоб мгновенно отключить, если что-то лишнее начнет выдавать. "Я, -- говорит, -- разрыдалась. Брат кричит в трубку: "Что с тобой?" -- а я в слезах захлебываюсь. Одно расстройство. А вашей жене не разрешили позвонить" (я просил ее об этом).
В общем, дали еще раз понять, кто мы для них такие.
Кстати, о нашей изоляции. Когда Ольга вернулась, спрашиваю у нее: что видела по дороге. "Шоссе закрыто для движения, -- ответила она, -- никаких машин, кроме военных. На каждом шагу пограничники. И сверху (шоссе метров на 20--25 выше территории "Зари") видно, что на рейде уже не два фрегата, как было до 18-го числа, а штук 16 разных военных кораблей.
Кончились наши заключения так. Около 5 вечера 21-го вбежали ко мне сразу все три женщины -- Ольга, Лариса, Татьяна -- в страшном возбуждении: "Анатолий Сергеевич, смотрите, смотрите, что происходит!" Выскочили мы на балкон... С пандуса от въезда на территорию дачи шли "ЗИЛы, а навстречу им с "Калашниковыми" наперевес двое из охраны. "Стоять!" -- кричат. Машины встали. "Стоять!" -- из-за кустов еще ребята. Из передней машины вышел шофер и еще кто-то... Чего-то говорят. Им в ответ: "Стоять!" Один побежал к даче Горбачева. Вскоре вернулся, и машины поехали влево за служебный дом.
Я вышел из кабинета, он на втором этаже. Прямо от моей двери лестница к входной двери в дом. Стою в помятой майке, в спортивных штанах, уже ставших портками. Мелькнула мысль -- как лагерник!
В дверь внизу тесно друг за дружкой -- Лукьянов, Ивашко, Бакланов, Язов, Крючков. Вид побитый. Лица сумрачные. Каждый кланяется мне!! Я все понял -- прибежали с повинной. Я стоял окаменевший, переполняясь бешенством. Еще до того как они ушли в комнату налево, развернулся и показал им спину. Ольга стояла рядом, красная, в глазах торжествующие бесенята.
В кабинет вбежали Лариса и "большая" Татьяна. Она -- вся такая степенная, сильная, спокойная -- вдруг бросилась мне на шею и зарыдала. Потом нервный смех, всякие восклицания, незапоминающиеся реплики... Словом, ощущение: кончилась наша тюрьма. Подонки провалились со своей затеей.