– Чего-о? – вызывающе спросила Лена.
– Чего? А мы, например, тетя, Мавзолей отстояли.
В толпе кто-то засвистел.
– Всё не так! Ленин ваш империю разрушил, – вступил в разговор тонкокостный юноша в черной рубашке. Лоб ему закрывала пшеничная челка. – Ленин народ швырнул в котел революции и сварил, как кусок мяса! Кто царя расстрелял?
– В царе, молодой человек, не было ни капли русской крови, – раздельно произнесла девица.
– У вас… – юноша быстро покосился на нее. – У вас звезда пятиконечная. И над Кремлем звезды. Под этим знаком русских косили!
– А у вас-то знак какой? – возмутилась одна из бабулек. – Как у фашистов! Тьфу!
– Это звезда Богородицы!
– А Богородица русская была? – дал петуха какой-то дедок.
– Сегодня в Кремле – новые большевики, – говорил юноша упрямо. – Их внуки родные. Взять Гайдара…
– Гайдар деда предал! За варенье и за печенье, – ответила девица. – Он – Мальчиш-Плохиш.
Бабули поддержали ее радостным смехом и захлопали в ладоши.
– Вам Россия нужна как донор, – выводил юноша. – У вас гимн “Интернационал”! Ваш Анпилов журналистом в Африке работал. Дикарей кормили за счет русского народа.
– Не в Африке, а на Кубе. А твой Баркашов кто? – спросила девица. – Слесарь!
– Пролетарий, ага, – юноша тряхнул челкой. – Мы людей на классы не делим. Главное, чтоб единство было. В Калининском районе на Кубани черные девчонку изнасиловали, менты под ними, бездействуют. Наш соратник Сергей Слепцов собрал сход, всех черных из станицы прогнали.
В толпе захлопали.
– Осенью у нас сборы. Приедет тысяча здоровых мужиков. Сюда, в Москву. Пройдем маршем и победим. России – русский порядок! Есть вопросы? – Юнец мотнул головой, и личико его, забагровевшее, пролетело, как ягода рябины, выплюнутая из трубочки. – Слава России!
Сильно рванул ветер.
Люди перед музеем замерли и стихли. Все словно бы пригнулись.
– Ну, Лен, ты за кого? – умиленно обернулся Виктор.
Жена смотрела на него округлившимися от злости глазами:
– Хватит идиотничать!
Таня согласно хихикнула.
– Обывательницы… Ну, еще минуточка. Последний раз! Последний-препоследний… – Взяв за руки жену и дочку, он перетягивал их к соседней толпе, самой малой, голов двадцать.
Оттуда звучало:
– Я за конституцию Румянцева.
– Пошел он, Румянцев твой! Я свою подпись уже поставил. Еще спрашиваешь! Я за конституцию Слободкина!
– Вы не кадет?
– Нет, а вы?
– Я христианский демократ. А вы?
– А мы анархо-синдикалисты!
– За Эдичку?
– Зачем? За Исаева Андрюху!
– Вот вы не верите, что они могли прозреть, – говорил бледный крючконосый мужчина в коричневой фетровой шляпе и очках. – Но и я прозрел! – Он покрутил шляпу вокруг головы. – Я в девяносто первом Белый дом защищал.
– Дурак! – сказал кто-то.
– Может, и дурак. Но ведь не одного Ельцина я там стерег. И Руцкого, и Хасбулатова, и депутатов… А они… И они прозрели!
– Как же, прозрели… – Смуглый поджарый мужчина обнажил парочку золотых коронок. – Все они сговорятся! Помяни мое слово! Не верь ты этим гадинам! Импичмент весной провалили. Осенью опять побратаются: одна шайка. Подстилки они все, твои депутаты.
Бледный хлопнул себя по шляпе, примял ее:
– Погодите! Слышали, что Ельцин заявил: пока артподготовка, а осенью – бабахнет…
– А как со Слободкиным… Слободкина как… – заговорили кругом.
– А что случилось со Слободкиным? – спросил Виктор.
– Не знаешь, чудак? Пропустил? – удивился смуглый. – Учи матчасть! Слободкин с Ельциным поспорил. На совещании. В Кремле. Ельцин махнул, охрана подскочила, и вынесли Слободкина, как мешок картошки. И бросили у дверей. Он даже туфель потерял.
– Милые мои, если я верно понял, вас ужасно обидел чем-то Борис Николаич, – заговорил розовый круглый мужчина, у которого на макушке вился одинокий пенный клок. – Извините, милые мои, а вы полагаете, что власть бывает идеальной? А Хасбулатов не хам? Руцкой не солдафон?
– Правильно! – кивнула Лена. – Хорошо говорите!
– Заткнись! Гони его! – зашумели вокруг. – Провокатор!
В небе громыхнуло.
– Отстаньте от него! – вплелась в общий шум Лена.
– Давай смелее, грудью его закрой! Всё у вас получится! – посоветовал Виктор и добавил: – Лучше молчи. Накостыляют.
– И ты что ж, не защитишь жену свою? – спросила Лена громко.
– Хоть здесь не начинайте! – взмолилась Таня.
– Я хочу у вас узнать… – розовый обращался к бледному в шляпе. – Да, да, у вас! Вы, похоже, человек интеллигентный. Прозрели, говорите? Или снова глаза разуете? Поглядите вокруг! Вокруг, да, вокруг нас с вами… Кто это? Подсказать? Мне не трудно и не боязно, пожалуйста…
– Утица всегда такая, – бледный нервно и поощрительно гладил себя по шляпе. – Парламент и улица – это вещи разные. Обычный человек по доброй воле флагом махать не захочет. Думаете, ваши сборища лучше? Как-то шел я мимо, поспорил, меня окружили… Потом всю одежду в химчистку снес… Погодите, вот поломает ваш Ельцин депутатов, и ни вы, ни мы уже не станем нужны. Глядишь, лет через двадцать вместе начнем митинговать.
Упали первые капли дождя.
Розовый прыснул в округлый кулак, украшенный еще одним пенным клоком:
– Да вы, милый мой, фантазер!
– Он фантазер, а ты козел! – зашумели вокруг с новой силой. – Крути педали!
Забарабанил дождь. Розовый выскользнул из толпы, как мыло.
Народ не расходился, в пару, в брызгах, булькая, фыркая и еще отчаяннее гомоня.
Брянцевы вышли на Красную площадь.
Под дождем она становилась похожа на огромный черный зрачок.