Саша Шалееф
2 дробь 9
2/9
Два на девять не делится
Не оставив остатка
Череды тождесловий
И после нолей,
Эти губы обветрятся
В завихрениях мельницы -
И развалины Ольвий
И сны кораблей,
Он, она и они
Будут видеть окутавшись
В одеяла, в одежду
В сатиновых бликах;
И покоить надежду,
В девятых запутавшись,
Этих сказок страницах
Странной зимы.
А знаешь
А знаешь, я люблю дыханье занавесок;
Рассвет – который здесь и не узнать;
Люблю слова, которые в довесок,
И обстоятельства, которых не отнять.
Люблю слова кривые, обнаженные;
И звуки города – которые порой,
Если прикрыть глаза немного сонные,
Напоминают море и прибой.
Люблю перроны, окна запотевшие
Железных, но усталых поездов;
Твои глаза – весёлые и нежные,
И у подъезда двух смешных котов.
И ожиданье встречи и свидания,
И даже то – что про любовь пишу;
Я знаю то что будут расставания
Опять. Но только знай, что я люблю.
Когда цветы сирени станут белыми,
Когда зимой Неву засыпет снег,
Когда листва спадет с берёз
дождями серыми -
Ты знай, что я люблю тебя,
мой человек.
Анапест
Я молюсь чтоб замерзла вода
И дыхание ветра Антарктики
Пронеслось. Никогда,
повторюсь, никогда
Не любил я зелёные бантики.
В серебре остывает листва,
Ртуть скрутилась в улитке от холода.
Никогда, повторяюсь опять, никогда
Не любил парадного города.
Поздний вечер и тает свеча,
Глух анапест, застыла симфония.
Никогда, повторюсь ещё раз, никогда
Не любил я. Надеюсь, ирония.
Бал
Мне ненавистно жить как в сказка,
Но всё же, сам не знаю почему,
Мечтаю я в своей бумажной маске
Поважничать на праздничном балу -
Когда все гости приукрасив рожи,
Сольются в безупречный маскарад,
Как атеисты произносят "Боже" -
Начнут блистать на тысячи карат.
И это безотчетное веселье,
Со стороны напомнит мне бедлам
И как спасенье, вспоминаю пенье
Древнеиндийских лам.
Баркарола
Генералы-дни простите,
проживаю зря -
Мне по нраву, то другое,
что хранит заря -
Белым полотном закрою
я окна мольберт,
Нарисую для рояля
ре-минор концерт;
И закружит под сонату
полная луна,
Упадут немые звёзды
на мольберт окна;
Старый пёс голодным воем
ранит тишину,
Оборвав на баркароле
томную луну…
Генералы-дни простите,
проживаю зря -
Мне по нраву, то другое,
что хранит заря.
В вагоне
В туннеле дурно пахнет керосином.
Ещё мгновенье – свет берёт разгон
И снова шумный день аквамарином
Врывается в вагон.
Не жарко. Ветер пробивает раму,
Старушка странно лижет эскимо,
А посмотрите, там через канаву
Из двух акаций чудное панно!
Залп увертюры дикой мирабели,
Шалфея, кипарисов, как дурман -
Какой художник в этой акварели,
Поставил белоснежный Инкерман?
Вагон затрясся. Мальчик подавился.
Старушка облизнулась языком.
Вдруг, почему-то взгляд остановился
На женщине хрустящей огурцом.
В иле
Так страшно быть здесь одному,
В дождях и снах попеременно.
Я часто вглядываюсь в тьму,
Хоть это так несовременно.
Из туч нависший потолок,
Нависший потолок с бетона,
Остывший падает листок
По заключению Ньюто́на.
Расстрел, столица, чья-то тень,
Лишь чёрту нужные застолья,
Больная рифма "тень и день",
Сухой цветок у изголовья.
Три полных шага между стен
На рваные тома романов,
Трамваи в катакомбах вен
Стучат по ободу тамтамов…
И где-то здесь укрылся день
Я отыскать его не в силе,
По-прежнему больная тень
Лакает влагу в мутном иле.
В середине
И в середине ноября
Я уезжаю с Коктебеля.
Уже шершавая листва
Лежит в самшитовой постели.
К ней рядом, от недавней бури,
Скатились мячики маклюры,
И в далеке Хамелеон
Под серый спрятался хитон…
Послушай, мой далёкий друг,
Читатель этих описаний:
Мне кажется, что жизнь – как круг
С чертами встреч и расставаний,
Лун и рассветов череда,
Но кто мы в нём – увы, не знаю.
И в середине ноября
Я уезжаю.
Декаданс
Го́лы деревья
Их чёрные вены
Кожу едят
Бледнолицего фона
Серого неба.
Осколки богемы
Внемлют шуршанью
Иглы граммофона.
Вдруг, светотень
Моего декаданса
Бо́а надела
Ажурного вальса -