А из систем жизнеобеспечения вентилирующая установка хороша была на «упряжи». Индейцу проще не поесть, чем не покурить. Все индейцы курили. Оригинальный комплекс вентиляции "горний воздух" в свое время получил Гран-при на Выставке Достижений Человеческого Разума: юконцы, презиравшие общепринятые духовные ценности бледнолицых, вовсе не чурались денег. Впрочем, впоследствии, на продажу технологии "горний воздух" табу было наложено также.
— Зерно не техник, — ответил Малиновое Зерно, стараясь придать словам своим виноватый оттенок. — Зерно не может честно разрешить ваш спор. Я вожу корабль, я доставляю почту, но я не знаю, как устроен двигатель.
— Так, а если в космосе что откажет? — поразился другой техник, Оппсон. — Безделка какая откажет, как же ты тогда?
— С безделкой почтальон разберется, — молвил Малиновое Зерно. — А все остальное — уже катастрофа.
— Ну говорю же, отмороженные ребята, — заявил Маттесон. — Индейцы, одно слово! Как в кино.
— Да, мы индейцы, — подтвердил Зерно. — Однако, не помогут ли мои собеседники понять кое-что мне?
— Валяй! Чего ты хотел? — спросил Маттесон. — Как это у вас? Хау.
— Я давно знаю воинов с Запада, — сказал Зерно. — Я возил почту на Аякс, на Питтсбург, я возил бандероли на «Камкай», я возил почту на Боромир и на «Ямаху». Всюду мне встречались честные люди, воины. Это так. Сегодня я встретил бледнолицых с бородатыми носами. Я удручен встречей с ними.
— Тебя что, друг, кинули здесь? — спросил Оппсон. — Кто?! Мужики! Не попустим…
— Нет, друг, меня не кинули. Я индеец. Но я любопытствую. Сегодня мне встретились иные воины. Не пограничники. Спесивые и не знающие открытого боя. Со лживыми языками и приторными улыбками. Кто они?
— А… — проворчал темнокожий техник Фарруга Нельсон. — Это он на казачков налетел… С бородатыми носами… Га-га-га!.. Инспекция, друг индеец! Набежало их сюда, аж скорость села у шипоносца… Ребята! — сказал Нельсон. — Кстати! Сегодня заваруха наверху была, не знаете?
— Какая заваруха? — спросила девушка.
— Шпионов каких-то искали. Вроде бы казаки шпионов нашли. Или саботажников.
— Саботажников?! — спросила девушка. — Откуда ты знаешь?
— А я знаю? Я же спрашиваю.
Малиновое Зерно слушал. Девушка достала из нагрудного кармана комбинезона общевойсковой коммуникатор и стала с ним возиться, отойдя в сторонку. Малиновое Зерно наблюдал.
— Да, ребята, сидим мы целыми днями в трюме, — сказал Маттесон горько. — Света белого не видим. Однажды флажок со смены отобьем, выйдем наверх, а там уже никого нет, война кончилась и большой взрыв произошел… Я что предлагаю? Врезаться в пакет под диспетчерской и пустить боевую связь по громкоговорителям. Хоть "свистать всех наверх" не пропустим. А корабль у тебя, индеец, интересный. Хоть и врешь ты, что не знаешь, как у него ход выправлен… Ну, индеец не врет, а сохраняет тайну, ясно, не обижайся. Мне только не понятно, как же ты в атмосфере ходишь, если у тебя так корма подпущена…
— Ну так и ходит! — сказал доселе молчавший техник, с неизвестной фамилией. — Подпуск-то допустимый, смотри по отражающим… вот ватерлиния, а это уже будет откасательная!
— Где же тебе это будет откасательная, когда гребень стоит так низко! — возразил Оппсон. — Он же неподвижный, там же лазерный пояс, дубина!
— Как это он неподвижный! — горячо сказал неизвестный техник, Малиновое Зерно хотел уже тихо покинуть поле спора, но остановился, услышав голос девушки. Она твердо подошла к Маттесону, начальнику бригады и потребовала:
— Люк! Ну-ка, дай мне отпуск наверх.
— Зачем тебе, Энди? Дорогуша, смена — она для всех смена. Взялась — так соответствуй!
— Ты мне, Люк, мозги не прополаскивай, — твердо сказала девушка. — Нужно мне наверх, и все тут. Я у тебя жалованье не получаю, а помогаю вам, неумехам, поскольку без дела сидеть при женишке не люблю. Выпускай меня наверх.
Малиновое Зерно ожидал, что грубую скво тут же подвергнут усмирению, но ошибся: скво наоборот получила отпуск немедленно. Сбросила на пол перчатки и побежала прочь. Малиновое Зерно решил использовать случай. Он догнал девушку уже у выхода из ангара.
— Могу ли я просить об услуге у вас, — сказал он.
Девушка остановилась, осмотрела Зерна с головы до ног.
— Мне некогда, дружище, — произнесла она. — Что ты хотел?
— Проводите меня наверх, как будто я — ваш ухажер.
— Чего?!
— Выслушайте меня. Я, Малиновое Зерно, не посягаю на вашу честь никаким образом. Мне нужно восстановить свою. Вы — западный воин. Воин воину глаз не выклюет. Я откровенен с вами. Могу я просить помощи?
— А что случилось? — Девушка спешила, дьявольски спешила, но что-то в голосе индейца ее останавливало.
Малиновое Зерно сказал:
— У меня конфисковали почту. Я привез почту воину и аяксу Збигневу Какалову. И у меня ее конфисковали. Казаки.
Отчего-то его слова произвели на девушку громадное впечатление. Она захлопала глазами, большой ротик ее приоткрылся. Вероятно, подумал Малиновое Зерно, она знакома с адресатом. Индеец ошибается только один раз.
— Ты привез почту Збышеку? Ты его видел? — спросила девушка, подходя ближе, так что индеец вынужден был отступить, чтобы девушку ненароком не задеть и не скомпроментировать.
— Я не видел его. Я понял так, что Збигнев Какалов, мой адресат, арестован. Меня пригласили на корабль, где были одни только казаки, предъявили очень высокие документы и забрали посылку, мотивировав конфискацию государственной необходимостью. Ранее я узнал, что мой адресат болен и находится в госпитале. Но там его нет. Помогите мне. Мне нужно вернуть почту. Мне очень трудно просить у вас, женщины, помощи. Но у меня локальная виза. Я только хочу оправдать свое нахождение на шипоносце вне ангаров, словно бы я — ваш ухажер. Простите.
Девушка протянула руку.
— Меня зовут Энди, — произнесла она. — Энди Костанди. Я хорошо знаю Збышека. Пошли. И незачем разыгрывать спектакль. Проведу просто так. Но сначала зайдем ко мне домой… Это недолго. Хорошо?
— Малиновое Зерно не забудет о своей благодарности.
— Да ладно тебе, почтальон! — сказала Энди Костанди. — Но что же у нас тут происходит, на Западе?..
Безделье и развлечения наскучили Энди гораздо быстрее, чем Дону. Все одинаково, сыто-пьяно, весело до приторности и, в конце концов, смертельно скучно. Первое время Энди таскалась за Маллиганом в состоянии сомнамбулическом, поскольку все боялась поверить, что Дон жив и даже не особо ранен. Она оправилась довольно быстро, и некоторое время таскалась из собственнических соображений, когда ей казалось, что любая шлюха Дончика с толку собьет. Затем она окончательно пришла в себя и день-два искренне веселилась, не обращая на зачастую вполне симпатичных шлюх никакого особенного внимания, тем более, что Дон всерьез блюл честь и здоровье. Затем Энди наскучили посиделки вовсе, главным образом оттого, что, как выяснилось, каждая из посиделок превращалась автоматически в концерт Музыкального Быка. Энди обожала Дона, но репертуар его выучила наизусть уже на «Ямахе», и от некоторых песен ее уже тошнило. (Особенно раздражала ее, почему-то, выверенная для каждого номера мимика Маллигана.) Она оставалась дома, навещала Збышека, пила с ним чай, сидела с ним, когда он спал; она читала; в один прекрасный момент — несколькими днями ранее описываемых событий — Энди остервенела, явилась к начальнику смены технического обслуживания порта «Стратокастер», предъявила документы и потребовала дела. Начальник смены, который, кажется, даже и домогался благосклонности Энди на одной их вечеринок, покраснел, увидев ее, и немедленно предоставил ей пропуск на работу и представил бригадиру бригады монтажников внешнего оборудования, Люкольду Маттесону. Маттесон немедленно предложил выпить и переспать. Выпить Энди не отказалась. От пересыпания в приятных выражениях отказался сам Маттесон, несколько позже, когда Энди поведала ему, что родилась на Южном Уэлльсе, планете, крупнее Земли в два с половиной раза.
Работа привела Энди в преотличнейшее расположение духа, и Дон снова ей полюбился в полном объеме, и снова стал казаться почти гениальным и единственным из возможного. Что касается его любви к распеванию одних и тех же песен на одних и тех же вечеринках, то пусть его, перебесится, когда время подойдет. За честь Дона Энди перестала опасаться, сообразив, что вряд ли Дон способен на что-нибудь легкомысленное наутро, в течении дня и вечером, после сладостной тяжелой ночки с ней, Энди.