…Вероятно, изменение цвета и пространственных характеристик лица войскового есаула было столь явным и болезненным, что сотник Епифанов, проводив (уставным образом) батьку до дверей рубки, по возвращении на мостик счел необходимым доложить о состоянии командира старшему вахтенному офицеру, начальнику группы динамиков "Коня Белого" сотнику Добругину-Мерсье. Добругин-Мерсье офонарел.
"Ты, что, Кузя, серьезно? — переспросил он. — Ну-ка — отойдем." Они отошли за комбайн контроля масс — рабочее место Главного Архитектора корабля, — где хорунжий еще раз, преувеличенно раздельно, повторил свои опасливые наблюдения, сопроводив их даже, для вящей убедительности, движением указательного пальца у виска. Неприятно пораженный, сотник Добругин-М. был готов уже обвинить сотника Епифанова в преступном пренебрежении собственным психическим здоровьем, но вдруг задумался и не смог припомнить ничего в сегодняшнем поведении батьки, что не уложилось бы аккуратно в схему, нарисованную опытным следователем Епифановым: действительно, Полугай был явно не в себе. "Ладно, Кузьма, ты пока помалкивай, — сказал Добругин-М. озабоченно. — П-паразитство! Не хватало еще… А что там с папкой было?" — "Лучше не спрашивай, Пьер, — сказал Епифанов. — Но, бля, поверь — с батькой — трава. Я так мыслю: либо у него карьера накрывается, либо что похуже." — "Ладно, — сказал сотник. — Все чтоб по уставу. Иди, занимайся своим всяким, я озабочусь."
Следствием обмена наблюдениями между сотником Епифановым и сотником же Добругиным-Мерсье явился вызов на мостик главврача крейсера — подъесаула Баранова.
Стоит отметить, что подъесаул Баранов некоторое время препирался с вахтенным офицером, не желая нарушать инструкцию: по протоколу «мятеж» (подпункт о психофизиологических повреждениях задержанного) он обязан был неотлучно находиться подле спящего Какалова вместе с конвоем до появления компетентных лиц. Однако Добругину удалось убедить Баранова — и даже неуставным порядком, без применения служебных полномочий вахтенного офицера, по-человечески договорились. Впрочем, встретился сотник с подъесаулом все-таки не на мостике — в гравитационной камере-распределителе, где Полугай давеча беседовал с капитаном Гневневым.
История космонавтики насчитывает несколько десятков случаев возникновения катастрофической ситуации на звездолете в результате внезапного помешательства члена экипажа. Казалось бы, на фоне глобального развития звездоплавания, за триста лет — несколько десятков случаев — незначительная статистическая флюктуация, но некоторые из них столь страшны, а космонавты — и военные космонавты в том числе — в абсолютном большинстве своем столь суеверны и опасливы, что наблюдение малейшего изменения сознания, малейшая неадекватность поведения хорошо знакомого коллеги — вне зависимости от высоты стояния его в иерархии космического корабля или от его профессии — немедленно влечет за собой сигнал и неизбежные медицинские санкции, нередко принудительные. Главный врач космического корабля — всегда прежде всего психотерапевт. Не имеющий права игнорировать даже и анонимный, даже и донос — кого либо — на кого либо — в данном конкретном смысле. В военном же флоте главврач имеет вдобавок чрезвычайные полномочия хватать и вязать, а при необходимости и применять оружие — тяжело вооруженный звездолет в руках умелого безумца — штука серьезная… так случилось в 278 году, инцидент "Демьян Барука" при ЕН-9544…
Случаев помешательства самих врачей, к счастью, ни разу не было еще отмечено.
— Вы что, голубчик, всерьез? — спросил Баранов, округлив глаза, и немедленно, по обыкновению своему, схватился за нос. — Полугай? У него коэффициент стабильности сознания — шестьдесят три, ты что, сотник…
— А вы, господин подъесаул, вспомните, — посоветовал Добругин-Мерсье угрюмо. — Вы что, забыли? Тогда, на Три-тонне? Когда пацана прибило?
— Я все помню, естественно. Но там — никакой патологии, — убедительно сказал врач. — Ни-ка-кой патологии, обычный нервный срыв. Сотник, я наблюдаю Полугая шесть лет — опомнитесь, голубчик!
— Короче говоря, господин врач, я вам доложил, как по инструкции и положено, — сказал Добругин-М. нетерпеливо. — Сигнал поступил — я его не зарыл, а развил по команде. К тому же, если бы мне какой-нибудь гусила, вроде Ряхлова, сказал, я бы еще подумал, засомневался бы, да и то… Нет, это Епифанов заметил.
— Воздуху тебе в шприц, — сказал тогда Баранов озабоченно. — Епифанов? Фрррр… Тогда что ж, рапорт принят. Вы, случаем не знаете, голубчик, где батька?
— Знаю случаем. В столовой.
— Угу, голубчик… могу себя считать свободным?
— А я?
Они разошлись. Вахтенный унес свою тревогу на мостик, где его ждало сообщение от инфор-трасса курьерского «Балкана», вышедшего в риман в полутора астрономических единицах от «Стратокастера» — «Балкан» вез конвой для Какалова, — прибытие курьера предполагалось через час-полтора.
А Баранов, на ходу терзая пальцами нос, отправился в столовую.
Малиновое Зерно не знал конкретной планировки казарменных и служебных помещений "Коня Белого", но агрегатный корпус крейсера был стандартный, модели, родственной "собачьей упряжи" по архитектуре, и Малиновое Зерно постарался сразу же отыскать в пределах внутреннего предшлюзья аварийную каверну, открыл ее и соскользнул по шелковому рукаву вниз, в двигательное. По крайней мере в двигательном отделении он мог не опасаться спонтанных встреч с солдатами: двигателисты, как правило, на любом космическом корабле группа особая, вещь в себе, с палубным гарнизоном сообщаются неохотно — по разным причинам. Малиновое Зерно оказался совершенно прав: выпутавшись из рукава, он сразу увидел перед собой воздухогонный терминал, натужно машущий лопастями за защитной решеткой макрокулер, — и на станине терминала — сидящего с сигаретой в руке техника.
Малиновое Зерно нарочито медленно отряхнул наколенники, поправил пояс, выгнал указательным пальцем пот из-под подшлемника на висках и, пройдя мимо техника, вежливо кивнул ему. Техника Зерно счел безопасным и не стал больше думать о нем, и оборачиваться к нему, несомненно, от нечего делать, поверх сигаретки, пялящемуся Зерну в спину: поза техника не внушала никаких подозрений, техник просто волынил и присел покурить вне поля зрения начальства… Зерно остановился в арке, ведущей из-под плиты предшлюзья в бортовой коридор, оснащенный, как и следовало ожидать, в каждом своем декомпрессионном сегменте приборами контроля и информатики. Зерно повернул за аркой направо, миновал три ограничника, крашеных в оранжево-черные аварийные полосы, раскрыл панель информатора № 6 (по номеру сегмента) и вызвал на экран ситуацию местоположения людей на крейсере, использовав для проникновения в киберспейс «Коня» карточку Ряхлова.
Основное скопление биомассы было в районах рубки и казарм. Помаргивала одинокой двойкой столовая… гауптвахта была, к сожалению, — JAMMED. Адресат Зерна Какалов находился там, неизвестно под какой охраной… но сейчас Малиновое Зерно искал прежде всего посылку. Зерно помнил надпись на табличке в той комнате, где его унизили, но по-русски читать Зерно не умел, и поиск архитектурного объекта произвел, введя лишь те несколько букв названия, в написании которых был совершенно уверен: КА-Ц-Е. Компьютер предложил ему на выбор 1) КАРЦЕР, 2) КАНЦЕЛЯРИЯ и 3) КАНЦЕРНЫЙ БЛОК ВОЗВРАТНОЙ СИСТЕМЫ, Зерно нажал на «2» и через миг получил на монитор трехмерную обезличенную модель квартиры Полугая.
В канцелярии не было никого, но в спальне двигалась от стены к стене зеленая (зеленый цвет обозначал не члена экипажа, члены экипажа горели ярким желтым) единичка. На панели задач схемы отсутствовала, перекрытая значком "Territory of commander — Present your tolerance!", команда "оптический допуск". Но Зерну уже и так хватало информации. Он знал куда идти, и знал, что делать.