Прочитав телеграмму, ту самую, что несколько позже прочтет и Дон Маллиган в нескольких десятках парсек от Нурминена, Нурминен почувствовал на веках влагу. Он не заметил, как она появилась, и он растер влагу по лицу: под рукой не оказалось никакой салфетки, хотя Нурминен сидел за обеденным столом и стояла перед ним тарелка с густым томатным супом. Стол был простой, пластиковый на железных круглых ножках, ни одного серва в каюте не было: не успевали уже благоустроить корабль по классу "А"… Мама Ларкин оказалась, как обычно, кругом права. Убили. А Нурминен ей не верил, он не верил, да и как было поверить: ее, безукоризненная, аргументация отталкивалась от сознания Директора, как струйка дейтериевой плазмы от слоя мезовещества. Нурминен отодвинул тарелку, отбросил ложку, налил в стакан яблочного сока и пригубил, глядя в стену перед собой. На стене беззвучно мерцал плохой телевизор, слепо пялились в ответ взгляду два выключенных монитора сторож-спутника. А выше, под часами среднего времени, прежний обитатель каюты криво налепил пластик с гербом Западной ППС. "Фальшиво все, – подумал Нурминен, ставя пустой стакан. – Никто не понимает. Ни один. Никакого смысла нет в заклинаниях и лозунгах – "Дух Патрульно-Пограничной Службы", "Проклятые Агрессоры", "Спасем Космос", "Граница – везде", "Национальная Безопасность", "Именем Королевы"… Бойскауты… комсомольцы, те ещё, с великих строек… Всего-то навсего – любовь. Да, – почти спокойно подумал Нурминен. – Была такая Женщина. Но убили же, гады!"
Однако, надо работать, господин действительный тайный советник. Как и было задумано… Нурминен попытался совладать с собой. Не вышло. Он попытался снова и снова, но достиг относительного успеха только с пятой или шестой попытки…
В дверь каюты постучали.
– Входите, профессор, – ответил Нурминен. На корабле, кроме них двоих, никого не было.
Вошел Баймурзин, полностью одетый. На нем криво висел рабочий клетчатый комбинезон, на азиатском носу Баймурзина чудом удерживались гигантские роговые очки, которые профессор недавно внезапно полюбил вместо контактных линз. Против обыкновения, профессор сразу, с ходу молчал. Остановился, едва переступив порог, и молчал.
– Все мы дети ее, Сагат, – сказал минуту спустя Нурминен, срываясь в торжественный тон.. – Вы, несмотря на все ваши возражения, тоже.
– Да, Волчара, – сказал Баймурзин бесстрастно. – Святая правда.
– И нам, детям ее, пора работать, профессор.
– Слушайте, Волчара, – сказал Баймурзин, поджав и без того тонкие губы. – Может быть, выпьем? Ну, расслабиться, получить удовольствие?..
Нурминена передернуло.
– Да нет, нет, – сказал Баймурзин, слабо улыбаясь. – Я же тоже не пью спиртное. Вот хотя бы соку. Вот я вижу у вас пачку яблочного сока. Давайте сочку выпьем.
– За что? – спросил Нурминен. – Вам, проф, не кажется фальшивым сейчас пить?
– Вы имеете в виду – за Хелен? – спросил Баймурзин, отклеиваясь, наконец, от двери и подходя к столу. – Ну нет, что вы, Волчара. Я предлагаю выпить сочку за нас с вами. Нам с вами это здорово понадобится в дальнейшем. Кто ж за нас с вами ещё-то выпьет? Кстати, обратите внимание на мою деликатность: я сдерживаюсь, чтобы не указать вам, Волчара, на излишний и недостойный пафос, прозвучавший во всех словах, что вы только что сказали. Ирония, любезный Волчара, ирония спасет мир!
– Заткнитесь, проф. Давайте выпьем, – сказал Нурминен. – Стакан вон там, в шкафу. Лакеев у нас нет.
– У меня есть свой стакан, я с собой принес, – сказал Баймурзин, раскрывая стаканчик. – Вот мой сосуд. До краев. А что касается лакеев – у кого это "у нас" их нет? У меня лакеи есть. Просто они дома остались.
– Сагат! Чудовищно интересно было бы пробраться в вашу империю… Я уверен, о правах человека…
– Ну какие могут быть права человека в сумасшедшем доме? – мягко спросил Баймурзин и легонько постучал донышком стаканчика о столешницу. – Наливайте же, Волчара!