Наведенный роботом, вплавленный роботом в корпус почтовика, был еще горячий. Дон потрогал штурвал, застегнул перчатки, закрыл забрало, приказал Макропу изолировать предшлюз, достал из сумки тестер и проверил шов – потянет, хорошая работа.
– Ну, Дон, входи же ты наконец! – сказал Збышек. Дон повернул штурвал и его вдруг вырвало у него из рук, и он влетел в рубку "Китового Уса".
Он не сразу заметил Збышека. В рубке тонущего почтовика царил разгром, какие-то обломки загромождали ее, наконец Дон сориентировался и, расталкивая мусор, направился к пристегнутому аварийным карабином к стене Збышеку. Збышек протянул руку. Дон схватил его за плечи, тряхнул, теряя от идиотских слез обзор, поискал слова и нашел, протолкнув их сквозь кулак в глотке:
– Давление в костюме, доложи.
– Мало…
– Ну потом поручкаемся…
Стропорезом он разжал челюсти карабина, сдернул Збышека с насиженного места и поволок домой, под вопли и пение киберпилотов.
Первое, что спросил Збышек в кают-компании – после душа и медосмотра – было:
– Дон, а что у тебя с рожей?
Дон накрывал на стол и молчал.
– Подрался?
– Это… словом… ну…
– Так-так.
– У меня неприятности, – сказал Дон, покраснев, лицо стало одного цвета с царапинами. – Видишь ли… в личной жизни… я, вообще-то, так и не взял в толк – что случилось… Энди тут, на "Калигуле", спит, но… Э, Збых, это надо сначала рассказывать, а нам некогда.
– Энди на "Калигуле"? – переспросил Збышек. – Она же в заложниках была!
– То есть? А ты откуда знаешь?
– Дон, я просидел в Меганете больше десяти часов. Я знаю все. Что два дня как идет война, что Президент в госпитале Святого Георгия, что за тобой охотился какой-то казак – он Энди в заложниках и держал. Черт, может тебе пряничек скормить, давай в киберспейс сходим?
– Ты, я смотрю, оправился… Знать ничего не желаю! – рявкнул Дон и разбил тарелку. – Увидела меня, выругалась и вцепилась когтями…
– А что сказала?
– Ненавижу, сказала.
– Да, время такое… смутное. Однако, тебя поздравить, глупый белый человек, или выразить соболезнования?
– Да пошел ты…
– Дон, сколько раз я тебе говорил, что ты не ее герой? Десять раз? Сто?
– Не капай, Збых…
– Ладно… Что это у нас? Рыба. Я не хочу рыбу. Я хочу… слушай, я эля хочу! Не отвечает… Странно. Дон, может быть, ты развеселишься, если чмокнешь Тофслу в нослу? Я готов пострадать.
– На тебе эль и молчи, пшечище виртуальное! – заревел Дон.
– Все, как всегда, – констатировал Збышек. – Попробуем по другому. Дон, ты не забыл, что мы на войне? И что нам надо отсюда дергать?
– Куда? – трагически спросил Дон, воздевая руки. – Я вообще давно перестал понимать, ради чего я бегаю, стреляю полицейским в спину, бью цыган по башке, теряю возлюбленных и все остальное, что ни в раз не веселее!
Збышек поставил на стол пустую банку.
– Ну, куда двигать, я, положим, знаю. Нас ждет Нурминен, ждет Баймурзин. Еще кое-кто ждет. Надо только снять с почтовика казака – погибнет парень.
– Да, по поводу казака… и по поводу пассажира… Макроп!
– Я!
– Ты снял с почтовика информацию? Я тебе говорил?
– Так точно. Докладываю. Центр корабля по оси надут достаточно, теплом обеспечен, еда есть.
– Наводи шлюз.
– Есть.
– Зачем? – спросил Збышек.
– Нам твой казак тут не нужен. Я на них уже насмотрелся. Оставим его здесь, повесим на корпус почтовика SOS-маяк, – спасут. Слышал – дыхание есть, тепло, пища, – чего его с собой таскать неведомо куда.
– Оригинальное решение! – сказал Збышек удивленно. – Не ожидал, признаться, от тебя… Ты как большой. Ну хорошо, я согласен, – а зачем шлюз?
Дон схватил со стола банку с элем, откупорил ее, сел наконец, перестав описывать круги по кают-компании и стал пить. Это означало, что Бык мнется. Збышек ждал – повтор неудобного вопроса обычно порождал в Быке внутреннюю панику и стойкое молчание.
– Энди… – проговорил Дон, рассматривая акцизную наклейку на банке и гримасничая. – Я хочу ее оставить… раз уж часть "Китового Уса" вполне обитаема… Лететь ей с нами – небезопасно… она меня не любит, – Бык потрогал фингал, – то – чего ради ей рисковать?
Збышек помалкивал.
– Вот так… в общем…
– Хорошо, – сказал Збышек. – Ты тогда иди, Дон, работай, я тебе, безногий, не помощник, а потом я постараюсь тебя утешить. Рацию настрою: с нами жаждут поговорить.
– Нурминен?
– Увидишь.
Бык, тихий и благостный, глупейшим образом улыбаясь, сидел в уголке кают-компании, на пустом ящике из-под печенья. В одной руке он держал банку с пивом (подсунутую Збышеком), в другой – печенину. Бык глотал пиво как эль, заедал печеньем, кроша его, песочное, на себя, вокруг себя и внутрь себя. Напротив Быка на столе стоял большой монитор, с которого на Быка, подперев, по обыкновению, рукой подбородок, смотрела Хелен Джей. Бык видел только ее, хотя справа в кадре виднелся сидящий нога на ногу Нурминен, а слева – до шеи затянутый в черное – Баймурзин. Свет в кают-компании был пригашен, несколько плафонов вообще было разбито, – безногий Збышек отключил гравитацию и нахозяйничал, таская монитор и протягивая к нему кабели из рубки, – а смотровые экраны на стенах, декорированные под иллюминаторы, не работали. И было холодно.