– Я абсолютно уверен в войсауле Кребне, господин Президент, – твердо, государственно произнес Сухоручко.
– А не жалко казачка в люди отдавать, Иося? – спросил вдруг деревянным голосом фон Марц. Все уставились на него. – Вместе дела делали, честь воинскую блюли?
Вопрос, вообще-то, вертелся на языке у Чандрагупты, вполне приличный вопрос, если задать его с соответствующей отеческой интонацией и другими словами… У фон Марца получилось очень резко и вызывающе – именно от деревянности тона, кроме того, все знали, как не терпит Сухоручко какого-либо уменьшения своего гордого имени. "Эге, – сообразил Кребень, – да они враги! А Сухоручко на столе фото держит, где они с фон Марцем в обнимку улыбаясь…" Встреча получалась очень поучительной для войсаула.
– Конечно жалко, господин тайный советник, – после неуловимой паузы ответил Сухоручко. – Только дело требует.
– Господа, – сказал Президент. – Спокойнее. Всем сейчас тяжело, а я не собираюсь растаскивать вас, как мальчишек, если вы опять сцепитесь. Извольте тогда выйти вон, господа…
Неизвестно, что собирались ответить Сухоручко, побелевший, и фон Марц, внешне спокойный. Скорее всего, они извинились бы. Но тут в дверь кабинета раздался стук. Чандрагупта поднял брови.
– Господин Президент, – пискнул женский голосок в приоткрывшуюся щель. – Извините, но к вам принцесса Элеонора… Она настаивает.
Чандрагупта, известный своей терпимостью, сдержался.
– Извините, господа… – начал он, и тут принцесса Элеонора Романова-Брюллова, ворвалась.
Через две недели принцессе должно было исполниться пятнадцать. Элеонора была умная, добрая девочка, лишь в меру испорченная высоким происхождением и предстоящим царствованием. Более того, она была вполне симпатичный ребенок, счастливо избежавший как угловатой неправильности черт мамы, так и неземной истонченной красоты папы. При дворе ее любили, причем не за то, что она принцесса, – пока что просто так.
– Дядя Чандра! – твердо сказала принцесса, приближаясь к столу и косясь на Кребня. – Простите, но у меня срочный вопрос. Доброе утро, господа. Можете сидеть. Дядя Чандра!
– Да, дитя мое, ваше высочество? – бархатно сказал Чандрагупта и принял ручку, и вытянул губы, и коснулся ими нежной кожи, прямо под драгоценными часиками, отметив походя время – 10.20.
– Дядя Чандра! – в третий раз произнесла принцесса Элеонора, но теперь голос дрожал, а за стеклами очков – точно таких же, как у Президента – текло с небольших хорошо очерченных глаз. – Во дворце слух, что погибла баба Лена Ларкин. Я звоню ей – автомат отвечает "Абонент недоступен". Я хочу все знать! Я требую! Пожалуйста, я вам приказываю мне все сказать! Ну что же вы молчите!
Сухоручко, много раз предлагавший Президенту почистить двор от сплетников, как всегда в самый неподходящий момент, неведомо как заполучающих строго секретную информацию, ухмыльнулся про себя. Генерал Ларкин очень любила принцессу, и та любила Ларкин, так, что Королева испытывала иногда самую настоящую материнскую ревность. Сухоручко часто задумывался, о природе феномена Хелен Джей, ведь он сам сколько раз нечувствительно подпадал под ее невероятное обаяние, только жесткий разум политика мог противостоять наваждению, или предварительная серьезная подготовка, как было в случае с Президентом три дня назад: Сухоручке пришлось применить почти все свои придворные способности и, во-первых, заранее создать у Президента мнение, а потом, во-вторых, обставить доклад Хелен Джей не как доклад, а как допрос… Ларкин заметила это и оценила. Она ничего не могла сделать. Она была уже подозреваемая, неблагонадежная. Космонавт и воин в мыслях и делах, она не могла не проиграть опытному интригану Сухоручке в коридорных наземных войнах. Интрига – сложное искусство, это как стрельба в мишень, тренировка нужна постоянная; Ларкин проиграла и отправилась в отпуск.
Тем временем, Чандрагупта решился.
– Элеонора, девочка, ваше высочество, – сказал он, оливковый лоб его пошел скорбными морщинами, голос понизился и плечи упали. – Эти господа явились ко мне и сообщили мне скорбную весть только что… Да, Элеонора, девочка, генерал баба Лена Ларкин погибла на Амальгаме в результате несчастного случая… Скорбь и ужас ещё не успели даже поселиться в наших сердцах, так внезапно и необратимо это случилось… Мужайтесь, ваше высочество, ибо мы, слуги народов и миров Галактики не имеем права на… девочка моя, Элеонора, успокойтесь… Фон Марц, черт побери, дайте же какой-нибудь воды!
Принцесса взахлеб рыдала на впалой сухой груди Президента. Фон Марц попытался сунуть ей в руку стакан, – она отпихнула его, стакан разбился. Чандрагупта по очереди посмотрел на посетителей, поджал губы и приподнял плечи. Сухоручко сказал:
– Господин Президент, разрешите мне и войсковому есаулу Кребню идти и исполнять ваши приказания.
– Идите и выполняйте, – ответил Чандрагупта. – И – адмирал! – тщательное расследование смерти нашей любимой Хелен Джей! Идите!.. Я вас вызову, встретимся через три часа, и первичные результаты расследования обстоятельств смерти генерала Ларкин должны уже у вас наличествовать! Идите!
"И не грешите," – добавил про себя Кребень, щелкая каблуками и разворачиваясь через левое плечо к выходу. Он был рад уйти, явление сентиментальной принцессы неожиданно сильно на него подействовало, и он подумал, что ему и впрямь далеко ещё до Сухоручки, много нужно пройти порогов, подробно обстучав лбом и прочими частями тела каждый из них, чтобы приобрести подобную реакцию, точное знание сути дела и научиться точно оценивать соответствие данной сути своим собственным интересам… Однажды, не так давно, случился у них с адмиралом вечерок, штука редкая и невообразимо ценная для растущего карьериста, – вечерок с начальником… После третьей стопки "Казачьей Перцовой С Вишнями" Сухоручко сказал, сверля войсаула неопределимого наполнения взглядом, словно в стереоприцел разглядывал, то ли целясь, то ли просто заинтересовавшись… сказал: "Вижу я, Матвей, как ты иногда косишься на меня. Бывало, бывало, не юли… Это не страшно, вот не косился бы – хуже… Я тебе скажу сейчас, а ты запомни. Ведь очень просто! Да, я, адмирал Сухоручко, сукин сын. Но я – запомни, Матвей! – я сукин сын наш! Свой собственный, конечно, но и наш, правильный! Вот и думай. Я – тот, кто делает карьеру, одновременно делая историю… Наливай! И меня держись."