Когда с этим делом было покончено, Пушок принялся мастерить снаряжение к походу в подземелья. К счастью, у Бабушки нашлось много старых ненужных вещей, из которых можно было сделать новые и очень даже нужные. Из рваного дождевика вышел хороший непромокаемый костюм, из плотных хозяйственных перчаток — отличные сапожки, а брезентовый поясок Пушок прихватил с собой на всякий случай. Ещё он раздобыл налобный фонарик, ведь под землёй даже кошачий глаз едва ли что-то разглядит. И совсем уж на всякий случай Пушок прихватил несколько петард, ведь шумом от их взрывов кого-то можно привлечь, а кого-то вспугнуть.
А пока Пушок мастерил своё снаряжение, близ Бабушкиного дома начался настоящий концерт. Даже глубокой ночью кто-то распевал песенки Пушка, и, если сперва их сопровождали ехидные насмешки и гавхотание, то к завершению следующего дня всё чаще раздавался жалобный вой. А хор поющих всё усиливался.
Пушок побежал посмотреть, что там происходит, и не поверил своим глазам: все окрестные заборы были усижены котиками, одни из которых распевали песенки, а другие с удовольствием за этим наблюдали. Тут же бегали собаки во главе с Барбосом и пытались утихомирить это, как они утверждали, безобразие. Но котики не обращали на них никакого внимания.
Завидев Пушка котики радостно замяукали у постеснились на заборчике, под которым находилась будка вредной собаки, чтобы Пушок мог спеть вместе с ними. Пушок занял место и приготовился было петь, когда увидел грустные заплаканные глаза, глядящие на него из глубины будки. Похоже, вся вредность из этой собаки уже вывелась.
Пушку стало её жаль. Он вспомнил слова, сказанные Тимкой: всякому несладко сидеть на цепи и не ведать ласки хозяина. Тогда ему на ум пришла совсем другая песенка — не такая, которую он было собирался спеть. Это была очень грустная песенка:
Пусть я безымянная,
Вредная собака.
Но и мне, друзья, порой
Хочется заплакать.
Жить не сладко на цепи,
И не ведать ласки.
Достаются тумаки,
Жизнь моя — не сказка. Гау!
— Эта песенка точно про меня, — донёсся из будки сдавленный голос. — А имя у меня есть — Жучкой зовут. Вот бы мне тоже погулять, да меня совсем не выпускают.
Рядом возник Тимка и тихонько сообщил, что знает, какая доска в этом заборе отодвигается, если на неё подналечь — уж он-то знает всё в родных окрестностях.
— Барбос! — обратился Пушок к главной собаке. — Если вы хотите вызволить Жучку погулять, то навалитесь на эту вот дощечку. А мы ей пока что ошейник перегрызём.
Так и вышло, что в скором времени совершенно счастливая Жучка бежала по улицам с другими собаками, и впервые, сколько она себя помнила, ей совершенно не хотелось вредничать. А Пушок ещё немного попел песенки с собравшимися котиками, а затем вдруг вспомнил об одном важном событии и обратился к собравшимся:
— Мяу мяу мяу, котики! Обязательно прибегайте завтра вечером в городской театр. Там будет выступать мой друг Мурзик — настоящий артист!
Ничего удивительного, что где-то поблизости оказалась Фиса Хвостова, и, улучив момент, вскочила на забор к Пушку, а сопровождавший её оператор тут же стал снимать на фотокамеру. Пушок тоже воспользовался моментом, и попросил Фису написать в газете о выступлении Мурзика.
Котики всё не хотели расходиться, и Пушку пришлось изрядно постараться, чтобы улизнуть домой. Нужно было хорошенько выспаться, ведь утром предстоял поход в подземелье.
Пушок почти забыл, что коричневый котик вызвался составить ему компанию в этом путешествии, тем было удивительнее, что тот чуть свет поджидал Пушка у калитки. На этот раз его шляпа с прорезями для ушей была на месте. Ещё на нём был плащевой костюм, а на лапках хорошие основательные сапоги. Все эти вещи выглядели отлично, как будто были слажены на заказ. В отличии от вещей Пушка, они совсем не походили на самоделки. Ещё при нём была наплечная сумочка, надёжно крепившаяся ремешками.
— Мяу мяу мяу, коричневый котик, — приветствовал Пушок. — Я вижу, ты хорошо приготовился.
— Приветствую, Пушок! — бодро ответил тот. — К слову, меня зовут Кузьма. Полное имя Кузьма Чуйкин. Теперь я могу тебе открыть, что я частный сыщик, нанятый господином Мяусом. Он очень встревожен ловкими кражами еды и уже понёс большой убыток, хоть об этом и не сообщалось.
— Ух ты! — удивился Пушок. — Вот бы Фиса была рада узнать твою историю! А почему ты мне это рассказываешь?