Да, я погиб; неоткуда мне ждать спасения!
Ну, пусть так!.. Однако, постараюсь хоть облегчить предстоящую мне мучительную смерть. Но каким образом?.. А вот как: попробую применить то самое средство, которым доктора усыпляют своих пациентов перед болезненной операцией. Благо, это средство тут… Да, я буду вдыхать хлороформ. Запаса здесь хватит на целую армию…
Только что я успел пропитать большую губку этим опасным усыпительным снадобьем, как медведица уже изволила продавить верхнюю доску двери, просунуть в образовавшееся таким образом отверстие громадную голову и оскалить зубы по направлению ко мне.
«Э! — подумал я. — Зачем же я-то стану вбирать в себя эту гадость?.. Лучше я угощу ею госпожу медведицу!»
Сказано — сделано. Губка полетела прямо в нос лохматому чудовищу.
В то же мгновение медведица лишилась чувств, замерев в крайне неудобном положении: голова и передние лапы находились по эту сторону двери, а остальное туловище с задними лапами обреталось на той стороне.
Она точно заснула и видела интересные сны, судя по улыбающемуся выражению ее морды и по движениям лап, которыми она как будто гладила кого-то.
— Вот видишь! — проговорил я, подойдя к ней в упор. — Я мог бы теперь преспокойно перерезать тебе горло, стянуть с тебя шкуру и заготовить впрок твое мясо, которого хватило бы мне месяца на два. Но я этого не сделаю.
Не сделаю, потому что я венгерец. Я крепко сижу здесь, хотя и не приведен сюда нашим родоначальником Арпадом, и мы с тобою поневоле стали земляками. Оба мы живем на земле Франца-Иосифа, и потому должны дружить… Ведь если я теперь съем тебя, то явится сюда вся твоя шайка, а так как я составляю меньшинство, то и меня живо съедят. А это будет очень скверно!.. Вот поэтому мы с тобою лучше войдем в мирное соглашение. Ты меня не трогай, а я тебя не трону, и мы совместно поищем третьего, которым оба и насытимся. Поняла?
Знаменитый укротитель лошадей Рарей обладал секретом, после него ставшим достоянием всех и каждого. Он умел превращать в какие-нибудь десять минут самую дикую лошадь в кроткую, послушную овечку. Весь секрет состоял в том, что он давал животному нюхать хлороформ. Этим оно мгновенно усыплялось, а пробудившись, снова становилось неузнаваемым и позволяло делать с собою все что угодно, пока слышало запах хлороформа.
Этот самый способ и я применил к медведице.
Пользуясь ее бесчувственным состоянием, я надел ей на передние лапы и крепко привязал две громадные кожаные рукавицы, употреблявшиеся матросами при маневрах.
Теперь она не могла пустить в дело свои когти — и то хорошо.
Мой опыт удался как нельзя лучше.
Когда хлороформированная медведица пришла в себя, она более не напоминала дикое чудовище, каким явилась предо мной. Открыв глаза, она начала потихоньку тявкать, как делают собаки, когда просят впустить их, а когда я подошел к ней, она лизнула мою руку, протянула мне лапу и терлась носом о мое колено.
Я даже не удивился этому. Если можно превратить страшного кабана в ручную свинью, то отчего ж не сделать из дикого медведя тоже ручного?
Я уже предвижу в недалеком будущем, как мой способ укрощения медведей произведет переворот во всем мире. Представляю себе такую картину. Прекрасные медведи стадами пасутся в лесах, а вечером, под звуки барабана и флейты, они будут возвращаться домой, по деревням, ласково поглядывая на своего любимого пастуха. Летом им будут остригать шерсть, а зимой станут откармливать их картофелем и пшеном. В «Пештском Ллойде» введут постоянную рубрику, в которой будет значиться: «Первострижная медвежья шерсть в спросе. Медвежий жир — в сильном повышении. Медвежьи шкуры — в большом требовании…» И в экипажи можно будет впрягать их. Настоящим солидным помещиком будет считаться только тот, который приедет в город на четверке белых медведей. А скотницы будут доить медведиц…
Ба, какая мысль!.. Какая мысль, в самом деле! Отчего бы и мне, бедному, брошенному в ледяной пустыне матросу, не покормиться медвежьим молоком?
Я сделал опыт, и он отлично удался: медведица охотно позволила мне воспользоваться ее молоком.
Белая медведица приняла меня на место своего детеныша — такого волшебного действия хлороформа еще никто никогда не представлял себе!
Однако, укрощен-то только один медведь. Что же я поделаю со всеми остальными, которые ревут, как сумасшедшие, там, на льду, вокруг корабля?.. Я слышу, они уже на палубе и обрабатывают опускные двери.
Моя медведица трепещет. Она, очевидно, боится за мою жизнь.