Взяв Нагану за руку, патриарх подвел ее к одной из чаш и сказал:
— Надунъя (твое приданое).
Я сгорал любопытством узнать, что скрывается в этих чашах.
Старик знаком попросил меня помочь снять с них плиты.
В первой чаше оказалась пшеница, не та пшеница, которая культивируется теперь, но белая и прозрачная, яйцевидная и трехгранная, похожая на находимую в египетских гробницах, только еще крупнее.
В настоящее время этот вид пшеницы совершенно пропал, но сотни две-три дет тому назад торговцы еще вывозили ее из Таганрога, называя grano duro (твердым зерном).
И все остальные чаши были наполнены образцами семян первобытных злаков, произраставших без особого ухода со стороны человека.
Тут были семена «небесной росы» (festuca fluitans), «кровавого проса» (digitaria sanguinalis), «слез Иова» (coix lacryma Iobi), «болотного риса» (zizania palustris) и «священной каши» (clymus).
Одна из чаш была полна маленькими луковицами травовидного корнеплода. Много было и еще зерен, семян и луковиц, совсем мне неизвестных и теперь нигде не встречаемых. В последних чашах находились опять знакомые мне по описаниям образцы: зерна luzula, известного под названием заячьего хлеба, маковые зерна «нунуфары», из которых египтяне пекли хлеб в давно прошедшие времена, крупные, величиной с вишню, бобы «голубой нунуфары» и шарики роскошной «тамары», росшей в болотах и считавшейся египтянами священным растением.
Наконец попались и мучнистые клубни индийского «тикора» (maronta), клиновидные семена «кардамона» и то растение «ensete edula», в середине которого образовывалась мука, заменявшая в Египте хлеб, пока не открыли пшеницу.
О «кардамоне» скажу, кстати, что он рос только на лесных пожарищах. Для добывания этого питательного растения часто сжигались целые девственные леса, и кардамон рос сам собой в изобилии до тех пор, пока не вырастал новый лес.
Семена могут сохраниться вечно, лишь бы только к ним не проникала сырость.
В туфовой пещере не было сырости, и все найденные нами семена казались совершенно свежими.
И все это принесла мне в приданое моя жена!
Теперь мы на много лет были обеспечены от голода и чувствовали себя владыками земли.
В порыве радости и благодарности я поцеловал морщинистую щеку старого патриарха.
XXII
Новое небо
Я усердно искал дальнейшего пути из этой пещеры, надеясь найти его и без помощи старика.
Здесь был целый ряд катакомб, созданных могучими руками природы в туфовых наслоениях.
Люди, наверное, освещали себе чем-нибудь дорогу. Идти ощупью по этому мрачному лабиринту было немыслимо.
И действительно, в одном из шахтовидных проходов я нашел остатки брошенных факелов.
В древние времена факелами служили стебли белого камыша (calamus albus).
При трении друг о друга двух таких сухих стеблей являются искры. Огонь первоначально и был открыт такой игрой этим тростником. Внешняя кора его состоит из кремневой массы и потому очень тверда, сердцевина же смолистая и горит ярким пламенем. Когда огонь доходит до колена тростинки, раздается сильный треск, и пламя гаснет. Ввиду этого факел всегда составлялся из трех тростинок.
Наконец, я добрался до оконечного выхода из туфовых пещер. Он был закрыт несколькими наваленными друг на друга громадными камнями.
Устранить эту преграду мне было далеко не трудно, но стоило ли?
Я и так знал, что всегда могу выйти на свободу, сообразуясь с расположением гор снаружи и внутри, но что же мы будем делать «наверху», где царит страшный холод?
Мой тесть и моя жена, привыкшие к высокой температуре, сейчас же замерзнут.
Шубы мои — в ледяной пещере, на мне самом только теплая куртка. Надо постараться пробраться на «Тегетгоф», где остался еще большой запас всякого платья. Меня домчит туда Бэби. Она своим тонким чутьем отыщет корабль и найдет дорогу обратно.
На «Тегетгофе» я иногда пробовал ходить без шубы, и потому не боялся замерзнуть.
Да, надо немедленно отправиться. Старик молится и плачет, Нагама крепко спит… Идем, Бэби!
Я все воображал себе удивление моей семьи, когда она увидит такую картину природы, о какой раньше и понятия не имела: небо без солнца и с незнакомыми созвездиями; по временам пламенеет «северное сияние», способное возбудить лишь страх в робких умах. Земля покрыта каким-то странным белым блестящим песком; повсюду возвышаются прозрачные, сверкающие горы. Царствующий повсюду холод тоже неизвестен допотопным людям, и они сначала не поймут производимого им ощущения. «Что это за странный воздух — он режет нас!» — наверное, скажут они.