Затем я вывел обоих «наверх».
Вид неба нисколько не поразил их. Из этого я заключил, что небо в те дни ужаса, когда Ламек с Нагамой попали в пещеру, было точно такое же — покрытое облаками, отсвечивавшими отблеском вырывавшегося из-под земли огня.
Зато Ламек положительно был поражен видом корабля. Он дрожал всем телом, когда мы вступили на палубу, кишмя кишевшую птицами.
Сначала Ламек вообразил, что птицы и принесли с неба на землю это странное, небывалое еще на его глазах здание.
Потом он пошел расспрашивать: что это за удивительные трубы? К чему громадная железная игрушка (машина)? Зачем крылатые деревья (мачты с парусами)? Что это вообще за постройка на воде? Для чего она? Что за удивительная утварь стоит в деревянных разукрашенных домиках (каютах)? Почему это люди удваиваются, когда подходишь к ровной блестящей дощечке (зеркалу)?
Наконец, старик вывел из всех моих объяснений то заключение, что я — какое-то особенное высшее существо, создавшее эту плавучую крепость лично для себя.
Я оставил его вместе с Нагамой на корабле, а сам возвратился на санях (лошадью, конечно, опять была Бэби) в пещеру за нашим имуществом.
Между прочим, я перевез и весь хлебный запас. Чаши все оставил в пещере, за исключением лишь одной; ее я присоединил к собранию редкостей на «Тегетгофе».
На корабле была ручная мельница; на ней мы и могли молоть хлеб.
Птицы служили нам для обогащения нашего стола. Они были так глупы, что мы могли брать их руками.
Едва мы устроились на корабле, как у нас со стариком возник спор.
Он придерживался того мнения, что нужно сжечь часть хлеба в виде благодарственной жертвы; я же, современный человек, уверил, что лучше жертвовать птицей.
Мной, понятно, руководил в этом споре тот простой расчет, что птицы-то много, а хлеба сравнительно мало и взять его будет неоткуда, когда выйдет весь наш запас.
Но старик не сдавался на мои доводы. Не желая огорчать Нагаму, я должен был уступить упорному патриарху.
Однако, я вовсе не хотел помогать ему в его затее, но прямо хотел перехитрить его.
Он сам навел меня на эту мысль, выбрав для своего первого жертвоприношения зерна «нунуфары». Они очень походили на мак, а вместе с тем и на порох.
Жертвоприношение, по учению Моисея, считается тогда лишь угодным Небу, когда дым от него поднимается прямой струей кверху.
При насыщенной парами атмосфере, окружавшей нас, такого результата при обыкновенном дыме не могло быть.
Седой патриарх пришел в отчаяние, когда масляный чад от горевшей нунуфары потянулся по всему кораблю вместо того, чтобы стремиться вверх.
— Погоди, батюшка, — сказал я. — Теперь попробуем моего мака.
Я бросил на раскаленную сковороду щепотку пороха, — дым, конечно, с треском взвился прямо к небу.
С этой минуты старик убедился, что я человек вполне надежный, так как жертва моя сразу достигла своей цели, и он ежедневно стал жертвовать по щепотке моего «мака».
Восторгу его не было границ, когда он видел, что и его жертвоприношение принимается благосклонно.
Конечно, лучше употреблять порох с такой целью, чем убивать им ни в чем не повинных людей.
Как только мой «дом» был приведен в возможный порядок, я пожелал подробно исследовать совершившуюся с нашим островом перемену и для этого устроил себе на северо-западной оконечности мыса Цихи подобие обсерватории и перенес туда с корабля все геометрические аппараты, телескопы, секстанты и астролябию.
Первый же взгляд с возвышенного пункта доказал мне, что то, что принято было считать материком, было в действительности только островом.
На северной части его возвышался вулкан, находившийся все еще в полном действии. На восточной и западной сторонах пылало море огня; южная же сторона была свободна от него.
Я ясно видел, как весь остров медленно двигался на север, пролагая своим горящим носом путь между ледяных гор.
Отлично. Я с кораблем могу направиться вперед, а земля поплывет за мной. Великолепная движимая собственность!
Однако, я вызвал сильную-таки пертурбацию в природе, так что понемногу вокруг все должно измениться.
Начало уже было положено. Солнечный свет заменяется тем, что весь небесный свод был как бы в пламени. Постоянно возобновляющиеся облачные массы не допустят преобладания холода; они являются результатом подземного пожара, который произведет в конце концов равномерную тропическую жару.
Разогревшаяся земля скоро начнет испускать испарения; образуются болота, а в них зародятся новые формы животных и растений. Ведь в самой почве скрыто множество зародышей, и стоит лишь смочить их водой и пригреть хорошенько, чтобы вызвать к жизни.
Весь остров превратится в громадную оранжерею. На нем не будет разных времен года. Не будет даже ветра, потому что скользящая по воде земля идет по ветру, и чем ближе мы подойдем к самому крайнему северу, тем тише станет в атмосфере. Тогда мы понесемся только морским течением.
Новая растительность покроет сперва само болото, а потом его края. Из глубины ручьев поднимутся те удивительные цветы, которые сами срываются с ветвей, чтобы отыскать свою пару и снова спуститься с ней на дно воды. На краю болота массами появятся ананасы, точно грибы после дождя. Горы покроются пышной зеленью.
А потом зародятся и животные. Но какие именно? Будут ли они походить на бывшие уже на земле виды или представят совершенно новые формы?
Все это крайне интересно было бы проследить.
XXV
Новое творчество
Новотворческая деятельность земли, вызванная мной, должна была, главным образом, сосредоточиться в той части острова, где работал вулкан.
Приблизиться к тому месту не было никакой возможности. От таяния льда и снега образовалась такая топь, через которую нельзя было пробраться.
В ней были груды остатков первобытных растений и животных, скрытых раньше подо льдом.
Решившись переждать, когда пообсохнет, я усердно занялся преподаванием своего родного языка старику и Нагаме.
Оба они были довольно понятливы, особенно Нагама, и месяца через два я уже мог рассказать им все, что есть и делается на свете.