бвению. Среди последователей философии Декарта было несколько ярких личностей, которые способствовали развитию научной революции. Парижанин Режи произвел сенсацию, демонстрируя физические опыты по Декарту на своих публичных лекциях, приобретших такую популярность, что Людовик XTV запретил их, дабы не на-
55
рушать общественное спокойствие. Самый знаменитый последователь Декарта, французский священник Мальбранш настолько уверился в механистических идеях Декарта, что даже считал, что битье собак доказывает мысль о том, что животные представляют собой лишь механизмы, наделенные предсказуемыми реакциями (башмак, лай). Мальбранш соглашался с тем, что Декарт не сумел дать объяснение взаимодействию души и тела между собой, но, чтобы исправить это упущение, он предложил теорию окказионализма. Согласно Мальбраншу, душа и тело суть две различные субстанции, которые никогда не взаимодействуют между собой и не в состоянии оказывать друг на друга влияние. Но что в таком случае происходит, когда мозг командует ноге сделать движение, а затем ударить собаку? В любом случае, когда душа хочет чего-нибудь в своей отдельной субстанции, объяснял Мальбранш, Богделаеттак, чтобы материальная субстанция параллельно соответствовала. Не существует ни причины, ни следствия, есть лишь две отдельные параллельные субстанции. В философии окказионализмадве эти субстанции всегда действуют случайно в зависи-
56
мости от воли Бога. Следует отметить оригинальность этого нового философского течения, но все же оно мало чем отличается от старой теологии. Последним из заметных последователей Декарта был философ XVIII века Ламетри. Он, в соответствии с логикой, отказался от духовной субстанции и оставил лишь чисто механистический материализм, презрев не только параллельные универсумы, но и самого Бога. Ламетри закончил свою карьеру придворным философом Фридриха Великого, там он счел благоразумным скрывать свои атеистические взгляды. Но именно чересчур впечатляющая демонстрация своего бескомпромиссного материализма и привела его к смерти. Ламетри умер, объевшись фазаньим паштетом, пытаясь доказать придворным интеллектуалам механистичность пищеварительной системы.
Убеждение Декарта в первичности души и важности изучения человеческого мышления оказало огромное влияние наразвитие философской мысли в дальнейшем. И рационалисты, и их противники, эмпирики, соглашались с тем, что главным в философии является человеческое сознание. И такое понимание продолжало в той или
57
иной форме занимать в философии главное положение очень долго. Лишь сравнительно недавно, с появлением логического анализа, превосходство личности и анализ человеческого сознания заменили словарь и анализ его содержания. Философии снова требуется Декарт, чтобы она смогла возродиться.
Из произведений Декарта
Я уже давно подметил, что с первых лет жизни считал истинными множество ложных мнений и что все, построенное мною впоследствии на принципах столь ненадежных, должно быть очень сомнительным и недостоверным. С тех пор я решил, что если я хочу" установить в науках что-нибудь прочное и постоянное, то мне необходимо хоть раз в жизни предпринять серьезную попытку отделаться от всех мнений, принятых мною некогда на веру, и начать все сначала с самого основания.
Метафизические размышления. 1 (Цитаты из этого произведения по изданию: Декарт Р. Избранные произведения. М., 1950, переводчик не указан. — Прим. пер.)
59
И подобно тому, как обилие законов нередко дает повод к оправданию пороков, и государство лучше управляется, если законов не много, но они строго соблюдаются, так и вместо большого числа •правил, составляющих логику, я заключил, что было бы достаточно четырех следующих правил, Лишь бы только я принял твердое решение постоянно соблюдать их без единого отступления.
Первое — никогда не принимать за истинное ничего, что я не признал бы таковым с очевидностью, т.е. тщательно избегать поспешности и предубеждения и включать в свои суждения только то, что представляется моемууму столь ясно и отчетливо, что никоим образом не сможет дать повод к сомнению.
Второе—делить каждую из рассматриваемых мною трудностей на столько частей, сколько потребуется, чтобы лучше их разрешить.
Третье — располагать свои мысли в определенном порядке, начиная с предметов простейших и легко познаваемых, и восходить мало-помалу, как по ступеням, до познания наиболее сложных, допуская существование порядка даже среди тех, которые в естественном ходе вещей не предшествуют друг другу.
60
И последнее—делать всюду перечни, настолько полные, и обзоры, столь всеохватывающие, чтобы быть уверенным, что ничего не пропущено.
Рассужденияометоде. Часть 1 (В русском переводе это Часть 2, и нижеследующий текст идет подряд. — Прим. пер.)
Те длинные цепи выводов, которыми геометры обычно пользуются, чтобы дойти до своих наи-более трудных доказательств, дали мне возможность представить себе, что и все вещи, которые могут стать для людей предметом знания, находятся между собой в такой же последовательности. Таким образом, если воздерживаться оттого, чтобы принимать за истинное что-либо, что таковым не является, и всегда соблюдать порядок, в каком следует выводить одно из другого, то не может существовать истин ни столь отдаленных, чтобы они были недостижимы, ни столь сокровенных,чтобы нельзя было их раскрыть. Мне не составило большого труда отыскать то, с чего следовало начать, так как я уже знал, что начинать надо с простейшего и легко познаваемого.
Рассуждения о методе. Частъ 2
61
Но так как в это. время я желал заняться исключительно разысканием истины, то считал, что должен поступить совсем наоборот, т.е. отбросить как безусловно ложное все, в чем мог вообразить малейший повод к сомнению, и посмотреть, не остается ли после этого в моих воззрениях чего-либо, уже вполне несомненного. Таким образом, поскольку чувства нас иногда обманывают, я счел нужным допустить, что нет ни одной вещи, которая была бы такова, какой она нам представляется; и поскольку есть люди, которые ошибаются даже в простейших вопросах геометрии и допускают в них паралогизмы, то я, считая и себя способным ошибаться не менее других, отбросил как ложные все доводы, которые прежде принимал за доказательства. Наконец, принимая во внимание, что любое представление, которое мы имеем в бодрствующем состоянии, может явиться нам и во сне, не будучи действительностью, я решился представить себе, что все когда-либо приходившее мне на ум не более истинно, чем видения моих снов. Но я тотчас обратил внимание на то, что в это самое время, когда я склонялся к мысли об иллюзорности всего на свете, было необходи-
62
мо, чтобы я сам, таким образом рассуждающий, действительно существовал. И заметив, что истина Я мыслю, следовательно, я существую столь тверда и верна, что самые сумасбродные предположения скептиков не могут ее поколебать, я заключил, что могу без опасений принять ее за первый принцип искомой мною философии.
Рассуждения о методе. Часть 4
Существует большая разница между духом и телом, и именно в том, что тело по своей природе всегда делимо, тогда как дух совсем неделим. Ведь на самом деле, когда я его рассматриваю, то есть когда я рассматриваю себя самого лишь поскольку я — мыслящая вещь, то я не в состоянии различить в себе никаких частей, но познаю и понимаю вполне ясно, что я — нечто безусловно единое и цельное. И хотя, по-видимому, весь дух соединен со всем телом, тем не менее я отлично знаю, что если нога, или рука, или какой-нибудь другой член будет отделен от моего тела, то этим самым ничего не отнимется у моего духа. Способности воли, чувствования, познавания и др. также не могут быть названы частями духа в соб-
63
ственном смысле, ибо тот же самый дух действует весь сразу при хотении, при чувствовании, познании и т.п. Напротив, я не в состоянии представить себе ни одной телесной или протяженной вещи, как бы мала она ни была, которую я не мог бы свободно разложить на части посредством своей мысли или которую мой дух не разделил бы без труда на несколько частей и, следовательно, не познал бы как делимую.
Метафизические размышления,6
Здравомыслие есть вещь, распределенная справедливее всего; каждый считает себя настолько им наделенным, что даже те, кого всего труднее удовлетворить в каком-либо другом отношении, обыкновенно не стремятся иметь здравого смысла больше, чем у них есть. При этом невероятно, чтобы все заблуждались. Это свидетельствует скорее о том, что способность правильно рассуждать и отличать истину от заблуждения — что, собственно, и составляет, как принято выражаться, здравомыслие, или разум, — от природы одинакова у всех людей, а также о том, что различие наших мнений происходит не от того, что один
64
разумнее других, а только оттого, что мы направляем наши мысли различными путями и рассматриваем не одни и те же вещи. Ибо недостаточно просто иметь хороший ум, но главное — это хорошо применять его. Самая великая душ