Выбрать главу
в качестве Воли к жизни, чье присут­ствие, как привидение, руководит всеми нашими поступками. Шопенгауэр утверждает, что воля не прямо является причиной нашихдействий, а толь­ко лежит в их основе. В качестве рационального философского довода это не представляется сколько-нибудь убедительным. Однако это было глубинным 32 объяснением человеческих действий, опережаю­щим то время. Это объяснение становится еще более убедительным, если рассматривать его как попытку описать бессознательное. Хотя мы и можем осознавать наши действия на этих двух уровнях, разделить эти уровни нелег­ко. Шопенгауэр рассматривает Волю как безличную силу, которая стоит за всеми проявлениями. Как индивиды мы являемся всего лишь частью этой все­объемлющей слепой Воли. И здесь довод Шопен­гауэра наталкивается на очевидное возражение. Мы вполне способны осознать волю, действующую внутри нас, — и все же большинство из нас скорее описали бы волю в качестве волевой силы отдель­ной личности, а не участия в некой вселенской силе. Так мы осознаем волю. И даже те, кто считает волю частью коллективного бессознательного, сочли бы, вероятно, пустой затеей пытаться расширить это коллективное с целью включить в него все то, что у Шопенгауэра объемлет в себе запредельная, транс­цендентальная Воля — сущность, которая прони­зывает всю Вселенную. Однако развитие философии не идет демок­ратическим путем — в этом она схожа с наукой. 33 Только оттого, что большинство из нас некогда считали, что земля является центром Вселенной, она не стала таковым. Точно также то, что боль­шинство из нас смутно понимает волю внутри нас скорее как личное качество, чем всеобщую Волю, не опровергает довод Шопенгауэра. Смут­ные личностные восприятия могут отметаться прочь лишь силой одного созерцания непрестан­ного коперниковского движения. Для примера: всего за год до смерти Шопен­гауэра появились научные данные, способные пе­ревернуть этот мир. В 1859 г. Чарльз Дарвин напе­чатал книгу «Происхождение видов», в которой было показано, как развивались все виды соглас­но положению о «выживании наиболее приспособ­ленных». Много глубоких исторических и фило­софских размышлений были похоронены этой идеей. Религия, философия, культура, даже циви­лизация — на всем появился отпечаток некой со­вершенно новой Вселенной, которую дотоле че­ловечество не могло себе вообразить. Благородный род/гото50/?/е«5—божийлюбимец, цель всего тво­рения — внезапно опустился до положения част­ного случая в ходе эволюционного развития. Мало 34 что сможет выстоять, остаться нетронутым при столкновении с этой «взятой с потолка» идеей. Наука также была вынуждена приняться за глубо­кий пересмотр своих оснований. Идеи Дарвина оказали влияние даже на математику. Возможно, наиболее поэтически глубокую и удовлетворительную философскую концепцию математики создали арабы в VIII в. С их точки зре­ния, понимание математики было равносильно пониманию Божьего Ума. (Почти тысячу лет спу­стя Ньютон разделял это мнение.) Мировую эво­люцию можно объяснить без Бога, то же касается математики Но если это так, то где тогда, на са­мом деле, существует математика? Существует ли она как таковая или только в умах математиков? Это наш подход к видению мира, просто органи­зация недифференцированного потока нашего опыта? Или же два плюс два равнялось четырем даже тогда, когда еще некому было это понять? В каком смысле могла быть истинной математика, когда не существовало такой вещи, как числа? Являются ли математические истины некоторым образом «внеположенными», ожидающими их от­крытия, разъяснения, или же мы создали их из ос- 35 новополагающих аксиом и определений, которые нами же и сформулированы? В философии мате­матики до сих пор идут споры об этом. Такое неопределенное положение математики затрудняло развитие всего нашего познания в эпо­ху, когда появилась эволюционная идея. Ведь те­перь ничто не обладало внешней надежностью, порукой Бога. В мире новой науки нет никаких устойчивых истин. Додарвиновский способ мыш­ления оказалсяразрушенным: философия Шопен­гауэра, возможно, была единственной, которая благодаря учению Дарвина стала только глубже. Я могу представить индивидуальную волю в себе, волю-к-жизни, пронизывающую мои поступ­ки так, что я этого часто не осознаю. Однако при рассмотрении всего живого в свете дарвиновского выражения «выживают наиболее приспособленные» индивидуальную волю можно понять как исчезаю­щее малое проявление некоей всеобщей Воли. Здесь уже вообще нет коллективного бессознательного: шопенгауэровская Воля несется вскачь сквозь всю Вселенную. Некоторые из учеников Шопенгауэра расценили идеи Дарвина как подтверждение шопен­гауэровской философии Воли. 36 Однако этот аргумент базируется на непра­вильном понимании Дарвина (а заодно и Шопен­гауэра). «Выживание наиболее приспособленных» не обязательно включает всякую волю. Извест­ное выражение Дарвина просто описываетто, что происходит, оно ничего не говорит о той силе, благодаря которой это происходит. В самом деле, описание того, как происходит эволюционное развитие, не предполагает какой бы то ни было воли. Дарвин рассматривал приспособление в ка­честве средства для выживания. Наиболее эффек­тивными методами постепенного развития явля­ются стирание различий, приспособление к обсто­ятельствам, уступание дороги сильнейшему, гибкость, несение по течению — скорее, чем ут­верждение, доминирование. Если и существует некий основополагающий принцип, описываю­щий то, как «работает» Вселенная, то шопенгауэ­ровской Воли, безусловно, не хватило бы на то, чтобы выполнить всю программу. Разве что в од­ном жизненно-важном смысле: имеется в виду предельное безразличие к человечеству со сторо­ны Вселенной. В этом Дарвин действительно подтверждает Шопенгауэра. Шопенгауэр рассмат- 37 ривает безразличие как зло, потому что безразли­чие разрушает человеческое благо, действуя без ог­лядки на человеческую нравственность. Его Воля, конечно, холодна, бесчувственна, бесчеловечна и т.д., однако в глубине своей Воля — нравствен­но нейтральная сила. Добро и зло (мотив и дей­ствие) принадлежат миру физическому, утверж­дает Шопенгауэр. Его частые определения Воли как зла, в сущности, противоречат его собствен­ным положениям. Шопенгауэр осознает эту не­последовательность и уточняет: Воля — зло лишь постольку, поскольку она кажется нам таковой. Как подчеркивает Шопенгауэр, мы можем познать Волю единственным способом — через оценку ее роли в нашей жизни. Однако если мы можем постичь Волю, лишь прислушиваясь к себе, то, строго говоря, нельзя сказать, что мы знаем роль Воли в мире феноменов. Мы осознаем лишь одну сторону Воли посреди всеобъемлющего мира феноменов. Это, в сущности, солипсизм (убеж­денность в том, что существует только мое «я»). Кроме моего внутреннего осознания Воли и мое­го переживания от ощущения этого феномена, больше ничего действительного не существует. 38 Все философские учения сталкивались с трудностями тупика солипсизма. В строгом смысле, выхода из него не существует. Учение Шопенгауэра здесь тоже бессильно, однако у Шопенгауэра есть один убедительный аргумент. Я не могу доказать, что другие существуют (и имеют волю) или что они воспринимают мир, как и я, — однако я могу сделать такой вывод. Мой опыт, а также последовательность того, что, по­хоже, является реакциями на мое существование, приводят меня к мысли о том, что я встречаюсь с другими существами, подобными мне. Проявив настойчивость, мы можем остаться в состоянии солипсизма — подобно герою Бекет-та. Это может оказаться плодотворным с фило­софской точки зрения. Сколь же мало знаем мы о мире наверняка и о нашей жизни в нем! Однако привычки здравого смысла вскоре возвращают нас в так называемый здоровый мир наших со-g братьев-людей. Пока все хорошо. Однако Шопенгауэр рас­пространяет вывод о подразумевании дальше: на­блюдая свою волю, мы начинаем подразумевать существование Мировой Воли. Как мы видели, 39 такие понятия, как «бессознательное» и «эволю­ционный отбор», придают этому рассуждению не­которую весомость. Однако когда Шопенгауэр создавал свое философское учение, таких поня­тий еще не было, поэтому его ограниченный, су­губо философский аргумент не слишком убеди­телен. Похоже, в данном случае исключительная проницательность превосходила его способность к объяснению того, что казалось ему истинным. Наитие предшествовало анализу. Читателя убеж­дают скорее на поэтическом, чем на философ­ском уровне. И это, конечно же, правильно в от­ношении современников, знакомящихся с уче­нием Шопенгауэра. Шопенгауэр обнаружил поэтическую истину, она получала и психологи­ческое подтверждение, однако разумное ее дока­зательство осталось грядущим векам. Как бы то ни было, далее Шопенгауэр строит свое учение на этом ключевом понятии Воли, пронизывающей Вселенную. Воля понимается как Зло или безразличие к человечеству и как та­ковая является источником страдания в мире. Та­ким образом, мир, по существу, человеку враж­дебен или безразличен: он я