Выбрать главу
ожность их создать». Это оказалось крайне скромной оценкой. Впрочем, не сразу. В течение многих лет и даже десятилетий труд Шопенгауэра зримо оставался незамеченным. Через 16 лет после издания сочинения издатели сообщили Шопен­гауэру, что весь небольшой тираж его шедевра почти полностью превратился в массу никчемной бумаги. Реакция Шопенгауэра на отсутствие при­знания современников была знаменательна: «Раз­ве может музыкант рассчитывать на аплодисмен­ты, если его публика состоит почти целиком из глухих?» Однако все это еще в будущем. Теперь же, когда Шопенгауэр-автор вручил свой шедевр издателям, веря в фядушую славу, он спокойно отправился в длинное путешествие по Италии. Перед выездом написал Гете, который выс­лал ему рекомендательное письмо для Байрона. Британский поэт-скиталец в то время проживал в Венеции, которая случайно оказалась на пути Шопенгауэра. Однажды, когда Шопенгауэр про­гуливался вдоль Лидо под ручку с женщиной, с которой он только что успел познакомиться, 45 мимо него вдруг галопом на лошади промчался Байрон. При виде великого романтического героя женщина от восторга вскрикнула. Шопенгауэр, чтобы не бьнь похожим на нее, принимает реше­ние не пользоваться рекомендательным письмом, которое дал ему Гете для знакомства с Байроном. (В последующие годы Шопенгауэр частенько при­водил этот случай в пример того, что «женщины отвращают человечество от величия».) Шопенгау­эр продолжал без цели разъезжать по Италии це­лый год, задирая художников, собиравшихся в Caffe Greco в Риме, своими нелицеприятными замеча­ниями (он отстаивал многобожие, а об апостолах отозвался так: «Эти двенадцать филистеров-обы­вателей из Иерусалима» и т.д.); домой он отправ­лял письма о том, что в Италии «наслаждается не только ее красотой, но и ее красотками». В 1819 г. была опубликована работа «Мир как воля и представление». Она не только содержала философскую систему Шопенгауэра в наиболее отточенной форме, но стала вершиной мысли ее создателя — в течение последующих 40 лет его жизни взгляды, изложенные там, не получили раз­вития. К 1820 г. Шопенгауэр начал испытывать 46 заметное нетерпение по поводу отсутствия все­мирной славы. Он принимает решение взять это дело в свои руки и добивается должности приват-доцента в Берлинском университете, где тогда преподавал Гегель. К тому времени Гегель толстым снежным покровом закрыл зеленые поля и рощи немецкой философии. Действительный ландшафт оказался скрытым под саваном тьмы, а филосо­фам оставалось лишь лепить причудливых снего­виков, высоко и неуклюже подбрасывая диалек­тические снежки и искусно скользя на коньках по заледеневшим прудам отвлеченных идей. Со всего мира стекался народ, дабы послушать, как сам Санта-Клаус будет читать свои лекции. Шопенгауэр, считавший своего соперника в борьбе за звание тяжеловеса от германской фило­софии шарлатаном, объявил, что он, Шопенгауэр, намерен читать свои лекции точно в то же самое время, когда состоятся лекции Гегеля. И Шопенгауэр был поражен, когда к нему неожиданно не при­шел никто. Тогда, чтобы утешиться после чтения воистину солипсических лекций, Шопенгауэр сблизился с 19-летней актрисой по имени Кароли­на Мед он. То была как раз та самая особа — восхи- 47 тительная, молоденькая, — которую он себе подыс­кивал. Он быстро решился и стал подумывать о же­нитьбе (не сообщив об этом Каролине). Он был ос­корблен, когда обнаружил, что у нее было еще не­сколько других любовников, и дал ей деньги, чтобы она от них отказалась. Затем он решил, что ему не­обходим еще один годовой отпуск в Италии, чтобы все обдумать. Каролину он не приглашал, однако, оставляя ее в Берлине, дал ей обещание, что будет с ней мысленно. Каролина попыталась спустить его на землю, через несколько недель сообщив в пись­ме, что она беременна. Шопенгауэр галантно решил оставаться с ней мысленно и продолжил свое дли­тельное путешествие по Италии. Ко времени его прибытия в Берлин Каролина благополучно разре­шилась от бремени сыном. – Какраз в это время Шопенгауэр оказался ввя­занным еще в одно происшествие, имевшее дале­ко идущие последствия. Как-то утром Шопенга­уэр сидел у себя дома, ожидая назначенной встре­чи с Каролиной. Мы лишь можем предполагать, что он приник ухом к парадной входной двери, поскольку с минуты на минуту должна была по­явиться она. Поэтому он случайно подслушал 48 госпожу Маркэт, 45-летнюю швею, которая про­живала в комнатах напротив, сплетничающую с парой подруг по лестничной клетке. Взбешенный ни на миг не прекращающимися сплетнями (и, вероятно, желая избежать того, чтобы самому стать их мишенью), Шопенгауэр распахнул дверь и резко приказал соседке болтать где-нибудь в другом месте. Госпожа Маркэт обиделась и отка­залась сдвинуться с места. Шопенгауэр пришел в состояние крайнего раздражения. Он схватил гос­пожу в охапку поперек талии и физически устра­нил ее, в то время как она брыкалась и испускала пронзительные крики. Госпожа Маркэт подала на Шопенгауэра в суд по обвинению в нападении, и Шопенгауэру при­судили выплатить ей небольшой штраф в 20 тале­ров. Однако теперь госпожа Маркэт обнаружила, что Шопенгауэр, оказывается, богатый человек, и подала апелляцию, ссылаясь на то, что в результа­те нападения она пострадала: вся правая сторона у нее парализована, она едва в состоянии пошеве­лить рукой. Шопенгауэр решительно это оспари­вал, и судебная тяжба затянулась с обычной воло­китой, необходимой для того, чтобы стряпчие 49 смогли заработать свои гонорары. Наконец, по прошествии шести лет, Шопенгауэр проиграл дело в суде. Его высокомерное саркастическое отно­шение суду не понравилось, и суд предписал ему выплачивать фрау Маркэт по 15 талеров раз в три месяца вплоть до ее выздоровления. Фрау Маркэт, очевидно, восприняла это судебное решение как вызов и ухитрилась продлить срок действия так называемого повреждения еще на 20 лет, вплоть до своей смерти. Когда Шопенгауэр узнал о ее кон­чине и осознал, что ему больше не придется ниче­го никому выплачивать, он сделал в дневнике ос­троумную запись по-латыни: Obit anus, abit onus (что отнюдь не так грубо, как оно звучит, а всего лишь означает: «Старушка умерла, гора с плеч»). А тем временем труд «Мир как воля и пред­ставление» продолжал собирать пыль по книжным лавкам. И все также Шопенгауэр был, каки преж­де, лишен причитающейся ему славы. И еще та­кой удар: зал, в котором Гегель читал лекции, ло­мился от слушателей (при этом ближайшая поточ­ная аудитория, как заговоренная, продолжала оставаться пустой). Испробовав прямой подход в деле саботажа своего великого соперника, Шо- 50 пенгауэр принял решение использовать другую тактику. Гегельянству Шопенгауэр дал следующее письменное определение: «Это — наглая бессмыс­лица», отозвавшись о Гегеле как о «плоскоголо-вом безграмотном шарлатане». И опять никто на это не обратил внимания. Тем временем Шопенгауэр принял решение за­няться переводами. Он строил планы перевести Юма на немецкий, Канта на английский язык. К сожа­лению, из этой затеи ничего не вышло, хотя она, конечно же, могла бы принести неоценимую пользу философским кругам по обе стороны Северного моря. Его планам женитьбы также не суждено было исполниться. Похоже, Каролину Медон он все же любил, однако не быт уверен, что ее общественное положение или ее незаконнорожденный ребенок могли бы подобающим образом сочетаться с лич­ностью всемирно известного мыслителя, коим, несомненно, ему надлежало стать. Кроме того, он (ошибочно) подозревал, что она больна туберкуле­зом, а на туберкулезников в то время в обществе смотрели с тем же сочувствием, с каким сегодня смотрят на больных СПИДом. Хороший психоте­рапевт мог бы помочь Шопенгауэру, но все это про- 51 изошло за 30 лет до того, как на сцене появился Фрейд, который и сам испытает глубокое воздей­ствие философского учения Шопенгауэра; оно по­может ему открыть метод, благодаря которому Фрейд мог бы вылечить и самого создателя доктри­ны. Пока же этот узел оставался нераспутанным, и Шопенгауэр колебался между своим любящим эго и своим запрещающим отеческим суперэго. Роман с Каролиной тянулся вяло и скучно, то возобнов­ляясь, то снова прекращаясь, — и так в течение дол­гих лет. И вот, когда уже много воды утекло, а ро­ман этот кончился, Шопенгауэру вдруг вздумалось припомнить ее в своем завещании. Хотя в то же вре-м я — с обычной, присущей только ему резкос­тью — он с негодованием отверг притязания не­коего молодого человека по имени Карл Людвиг Медон. Человек, который утверждал, что постиг этот мир и его несправедливость, по сути, так никогда и не понял себя. В 1831 г. холера какметлой вычистила весь Бер­лин, и Шопенгауэр был вынужден спасаться бег­ством. (В ту вспышку холеры погиб главнейший соперник Шопенгауэра — Гегель.) Два года спустя, в возрасте 45 лет, Шопенгауэр обосновался во Франк- 52 фурте. Ему суждено было прожить в этом городе последующие 28 лет, ведя жизнь холостяка, чья крайняя размеренность быта списана с образца его героя — Канта. Таков облик Шопенгауэра, перешед­ший к потомкам, — фигура, которую мы любим до самой ненависти: кислый старик-брюзга из Франк­фурта (если уж подним