ДЖОННИ
КЭШ
В переводах Григория Войнера
ЧЕЛОВЕК В ЧЁРНОМ
Почему я вечно в чёрном, - ты спросил, -
И одежды яркой с детства не носил,
Почему я в чёрном, будто в трауре всегда?
Что ж, на это есть причина, господа.
Из-за тех, кто беден, голоден, побит,
Кто в трущобах на окраинах забыт,
Кто сидит в тюрьме за то, чего не совершал,
Из-за них всегда болит моя душа.
Я весь в чёрном из-за тех, кто не читал
И не слышал слов, что Иисус сказал -
О надежде, милосердии, о вере и любви.
Вот о чём хочу я миру заявить.
Но у нас-то всё прекрасно, нам-то что,
В модных шмотках и сверкающих авто.
Чтобы мы о том, что в жизни важно, не могли забыть,
Некто в чёрном где-то рядом должен быть.
Из-за дряхлых одиноких стариков,
Безрассудных алкоголиков, торчков -
Я весь в чёрном, я ношу свой траур также из-за них.
Смерть уносит очень много молодых.
Из-за тысяч тех, кто умер в свой черёд,
Веря в то, что Бог поможет и спасёт,
Из-за сотен тысяч тех, других, кто в свой предсмертный час
Ожидал тепла и помощи от нас.
Да, есть то, что невозможно поменять,
Есть и то, с чем больше жить нельзя ни дня,
И пока мы что-то в нашей жизни не начнём менять,
До тех пор мне рано в белом щеголять.
Я весь в радуге ходил бы налегке,
Чтобы миру показать, что всё окей.
Но пока что для себя я взял у жизни чёрный цвет,
В мире тёмных красок - Чёрный Человек.
БЛЮЗ ФОЛСОМСКОЙ ТЮРЬМЫ
Вот мчится поезд, стук колёс звучит по всей земле
А я не видел солнца уж не знаю сколько лет.
Я в Фолсомской тюрьме, где время встало и стоит,
А поезд в Сан-Антонио там, за стеной, бежит.
Мне в детстве мама говорила: сын, не подкачай.
Будь мальчиком хорошим, с пистолетом не играй.
Но в Рино я кого-то грохнул, сам не помню как,
Теперь рыдаю из-за паровозного свистка.
В нём едут богачи, там есть сортир и ресторан,
У каждого во рту сигара, а в руке - стакан.
О, мне б туда! Но мне нельзя, я знаю - я в тюрьме.
Но если ехать можно им, то почему не мне?
Когда же и меня с собою поезд увезёт?
Я ехал бы куда глаза глядят, за горизонт,
От Фолсома подальше я билет бы заказал,
И этот же свисток мою печаль бы разогнал.
ПИСТОЛЕТЫ В ГОРОД НЕ БЕРИ
Ковбою Билли Джо на ферме стало невтерпёж.
На лавке сидя ни богатств, ни славы не найдёшь.
Оделся, причесался он, сапог как медь горит,
А мать рыдает:
"Пистолеты в город не бери, сын,
Дома их оставь, Билл,
С собою не бери!"
Он мать свою поцеловал и ей сказал, смеясь:
"Да в городе нет лучше и быстрей стрелка, чем я!
К тому же ствол привык я в кобуре держать, смотри!"
Но мама снова:
"Пистолеты в город не бери, сын,
Дома их оставь, Билл,
С собою не бери!"
Он ехал с песней, а они болтались на боках,
На ярмарку приехал он с улыбкой на губах.
Он слез с коня - и сразу в бар. Ну что ж, душа горит!
Но помнил фразу:
"Пистолеты в город не бери, сын,
Дома их оставь, Билл,
С собою не бери!"
Он выпил первые сто грамм, чтоб не тряслась рука.
Подумал: "Вот теперь я стал похож на мужика!"
И вдруг о нём какой-то тип стал грубо говорить,
А он лишь слышал:
"Пистолеты в город не бери, сын,
Дома их оставь, Билл,
С собою не бери!"
Но кровь кипела, и рука метнулась к кобуре,
А тип был не из этих мест, и выстрелил быстрей.
И умирает Билли Джо, над ним и плач, и крик,
А он им шепчет:
"Пистолеты в город не бери, сын,
Дома их оставь, Билл,
С собою не бери!"
БОЛЬШАЯ РЕКА
Показал плакучей иве, как рыдать,
Облакам - как небо синее скрывать,
Слёзы, что пролил по ней я, утекли в Большую Реку*,
И теперь я здесь останусь умирать.
Познакомился с ней в городе Сен-Пол** (Миннесота).
Её говор меня сразу приколол (южный говор).
Но сплыла мечта моя вниз по теченью в Давенпорт,
И куда звала река, туда я шёл.
Я в Сент-Луисе её почти догнал (по реке),
Но в порту сказали - уплыла она (сплыла она).
Встретил в Мемфисе её, она не повела и бровью,
Уплыла вниз по Большой Реке одна.
Ты неси её, река, до Батон Руж и Ривер Куин,
В Новый Орлеан… Меня же - не зови!
Уноси печаль к заливу, я не буду с ней счастливым,
Она больше любит берега твои.
Показал плакучей иве, как рыдать (рыдать),
Облакам - как небо синее скрывать,
Слёзы, что пролил по ней я, утекли в Большую Реку*,