— Несправедливо, однако, — взял слово Вакутагин, — надо Папазогло лечить.
С учётом того, что вывести из себя Вакутагина не смог бы и точечный ядерный удар, сам факт, что он кого-то хочет лечить, наводил на мысль, что произошло что-то действительно ужасное.
— Да при чём тут Папазогло?! — Кабанов для себя уже всё решил. — С этими надо разговаривать…
— С этими — бесполезняк. Я уже разговаривал, — откликнулся Гунько.
— Значит, будем разговаривать по-другому, — многообещающе резюмировал Кабанов.
Характеристику Смальков написал хорошую.
Майору понравилась. Зубов, конечно, знал, что во второй роте собраны лучшие кадры, но что настолько — не подозревал даже он. С такой характеристикой в штабе должны простить всё, вплоть до вооружённого мятежа.
— Ну что, неплохо, в целом неплохо, только вот тут ты немного того — перегнул. «Чувствительный и легкоранимый» я бы убрал, в штабе не поймут… И КМС по боксу… В данном случае как-то некстати. А так — хорошо. С такой характеристикой должны оправдать. Ещё, может, и грамоту выпишут, легкоранимый ты наш. Или ты имел в виду, что окружающих ранишь легко и чувствительно?
Где может найти покой душа недавнего прапорщика? Конечно же, на складе. Здесь, в этом царстве казённого имущества и Данилыча, никакое НЛП не в состоянии достать Шматко.
— Данилыч, ты бы за семьсот рублей бросил курить?
— За семьсот? На спор?. Знаешь, если бы сильно нужны были деньги, — бросил бы…
Данилыч, будучи человеком складским, крайне отрицательно реагировал на вынос имущества, будь то склад или его собственный карман, а вот ради вноса был способен на жертвы.
— Ты не понял, Данилыч, не тебе семьсот рублей, а ты семьсот рублей отдал бы, чтобы не курить?
Данилыч не отдал бы — не смог бы.
— Совсем врачи озверели, — подытожил Шматко, — особенно этот Полковский! Генеральского на него нету…
— А ты что, отдал семьсот рублей? — заподозрил Данилыч.
— Не успел, слава Богу, — быть бы Шматко вечным посмешищем Данилыча, если бы он так позорно прокололся. Коль посмеяться не получилось, Данилыч решил одарить лейтенанта советом.
— Я тебе так скажу, Николаич, бросай дурное — в смысле, бросай бросать! Вон один мой знакомый закодировался. И что? Его за два месяца так разнесло, он потом этому доктору ещё за похудение платил… А потом опять курить начал и сам похудел. Курение и вес — они ж связаны. А тебе тем более, вообще бросать нельзя, ты же и так вон…
Чувствуя, как пуговицы впиваются в живот, Шматко лихорадочно начал осматривать себя:
— Что, уже поправился?
— Ну, пока вроде нет, но… — многообещающе не закончил Данилыч.
— Ёжки-матрёшки! Я бы и не бросал, если б не эта аллергия, — Шматко разрывался между чувством долга и страхом перед перспективой оказаться внутри быстро толстеющей туши.
— А ты знаешь что? Ты дома не кури. На работе покурил — и всё!
— Слушай, а у тебя есть сигаретка?.
— Да хоть две! Я ж блок купил, — вероятно, примерно таким жестом змей-искуситель предлагал Еве яблочко в райском саду. Ева повелась, Шматко — тоже.
— Надо потом не забыть зубы почистить, — самая вкусная затяжка в жизни Шматко взбодрила лейтенанта и привела его мысли в привычную практичную струю.
Рядом с пачкой сигарет появилась обувная щётка.
— Прости, Николаич, пасты у меня нету… — Николаич простил и даже ехидную улыбку Данилыча простил тоже, больно сигарета вкусная попалась.
Ничто так не быстротечно, как чистота в казарме. Только что вынесенное, сверкающее чистотой и пустотой мусорное ведро было обезображено огрызком, в который превратилось ещё не так давно круглое румяное яблоко. Кабанов кушал быстро и ненавидел беспорядок.
— Папазогло! — впервые за последние полгода службы Кабанов обнаружил, что такое кричать в пустоту. Крик был повторен, на третий раз произнесения фамилии Папазогло крик Кабанова мог запросто конкурировать с паровозным гудком, вероятно, именно этого и не хватало, чтобы Папазогло явился. Судя по его дыханию, бежать ему пришлось от самой мексиканской границы.
— Вынеси мусор, — сбавив децибелы, почти ласково попросил Кабанов.
Одинокий огрызок на гордое звание мусора явно не тянул, но делать нечего — приказ есть приказ. До выхода из казармы Папазогло дойти не сумел.
— Э, земеля, ты куда с ведром? — уроженец Вологды, солдат Бабушкин уже начал уставать отрывать Папазогло от общественно-полезного труда.
— Ну, так мусор сказали вынести.