К уставшему Бабушкину присоединился Нелипа:
— Пока мы здесь, ты отдыхаешь, что непонятного?
Непонятное в лице Кабанова приблизилось и продолжило дембельскую забаву:
— Папазогло, ты приказ слышал или как? — Папазогло слышал, его пальцы вновь сомкнулись на ручке ведра.
— Поставь, я сказал…
— А ну взял и метнулся!
Если бы Папазогло был роботом, его бы уже давно замкнуло от взаимно противоречащих приказаний, увы, он был человеком, а значит, его мучения продолжались.
— Мужики, вы ему только хуже делаете, — решил по-хорошему разрешить конфликт Кабанов.
— Ну, реформаторам всегда тяжело, — не сдавался Бабушкин.
— Смотри не надорвись, Столыпин, — Кабанов был прав, надорваться — не надорваться, но нарваться явно было на что — из глубины казармы к точке конфликта подошли Гунько, Вакутагин, Соколов. Инициативу в руки по привычке взял Гунько:
— Ну-ка, Папазогло, иди покури на крыльцо…
Глава 9
Где-то очень глубоко в душе Гунько был монахом. Сразу это было трудно заметить, собственно, и сам Гунько об этом не догадывался, пока с удивлением для себя не обнаружил, что абсолютно точно знает, что делать с теми, кто приходит со своим уставом в его, гуньковский, монастырь. Монах, который сидел внутри сержанта, был, вероятно, родом из Шао-Линя, потому как требовал активных махов руками и ногами.
Пополнение в лице Бабушкина и Нелипы, бойцов, гордо носивших бляху от ремня не намного выше колен и застёгивающих воротник ровно на той высоте, который бы скрывала пупок от нескромных взглядов, о монахе не подозревало. В конце концов, рассуждали они, кто виноват в том, что Гунько не посчастливилось родиться в Вологде?
Быть может, и никто. Проблема была в том, что и Кабанов не родился в Вологде, и Соколов, и… Собственно, все в роте, кроме Папазогло, как назло, более-менее равномерно рождались на просторах матушки России, по странной случайности обходя Вологду.
— Мужики, вы же знаете, что бывает, когда в чужой монастырь со своим уставом прутся? — в последний раз попытался решить проблему Гунько без применения силы.
— И чё бывает? — притворился любопытным Бабушкин. Если бы рядом проходил Станиславский, он сказал бы: «Не верю».
Станиславские рядом не ходили, вместо них откликнулся Кабанов:
— Бывает больно…
— Деды на дедов? Давайте, духам на потеху, — возмутился Нелипа и был прав. Дед — существо прикосновенное исключительно старшим офицерским составом в редкие дни заботы о личном составе.
— Землячества здесь не будет, — наконец-то сформулировал Гунько.
— А что будет? — недопонял Нелипа.
— Я так понимаю, толпой на двоих здесь сейчас будет, — обиделся Бабушкин.
— Зачем толпой? Можно и два на два, — слова эти были бы словами человека наивного, если бы не были словами Кабанова. Один на два было бы куда справедливее, если этот один — Кабанов. Сняв ремни и шапки, они сходились. Бой обещал быть осмысленным и беспощадным. До первого крика дневального.
Где-то перед внутренним взором зрителей, моментально обступивших четвёрку дедушек, промелькнула фигурка полуобнажённой девушки с табличкой первого раунда. Увы, как же далеки мечты от реальности — вместо девушки в казарму вошёл Смальков, дневальный проспал.
— Отставить!! — Некоторые учёные утверждают, что, заходя с места светлого в место тёмное, в том числе из коридора в казарму, человек несколько секунд ничего не видит. Смальков умудрился не только сам ничего не увидеть, но и лишить роту редкого зрелища дедовского боя.
— Сержант Гунько!
Публика разочарованно выдохнула, уже стоявший в стойке Гунько выпрямился и с почти незаметным опозданием бодро откликнулся:
— Я!
— Ко мне в канцелярию! — скомандовал Смальков.
Вечер нокаутов на сегодня отменялся. Или, по крайней мере, переносился в канцелярию.
Удивительное — рядом. На самом деле, это закон природы. Ну кто ещё, кроме командира роты, мог думать, что у него в роте нет дедовщины. Даже пингвины в челябинском зоопарке знают, что в каждой роте она есть. Смальков не знал. То есть про каждую знал, но не догадывался, что его, вторая рота, тоже каждая.
Начало беседы старшего лейтенанта и сержанта было многообещающим.
— А ты знаешь, сержант, что бывает, когда кровь взыграла?!
Сегодня ты сослуживцу морду набьёшь, а завтра! — кому ещё мог набить морду сержант, так и останется тайной, а вот Смальков на пустяки свою взыгравшую кровь не тратил: бить — так капитана! Вспомнив свой недавний подвиг, комроты несколько остыл.
— Давай поговорим не как офицер с сержантом, а как мужчины.