— Рядовой Щур, за халатное отношение к служебным обязанностям, за порчу военного имущества объявляю вам пять нарядов вне очереди…
— Есть пять нарядов…
— Товарищ лейтенант, — робко предупредил Нелипа.
— Отставить пять нарядов, — последствием Щура в наряде, да ещё и в пяти подряд, могло стать разрушение всей части. — Бляха-муха! Тебя ж и наказать нормально нельзя — так, иди сюда, садись, пиши…
Подозревая, что писать придётся завещание, Щур покорно взял ручку и приготовился выполнить свой последний долг перед Родиной.
— Что писать?
— Пиши: здравствуйте, дорогие мама и папа, сегодня я был в наряде. Когда к нам в роду зашёл командир части, я облил его краской, затем утопил в унитазе штык-нож, а когда доставал, разбил лампочку, в общем, солдат из меня хреновый…
Рядовой Щур обиделся. В конце концов, одно дело — быть хреновым дневальным, а другое — хреновым бойцом.
— Товарищ лейтенант, я не буду это писать…
— Тогда я напишу, — легко согласился Шматко.
Листик и ручка мгновенно сменили хозяев, причём новый хозяин письма попал в лёгкий ступор. Не то чтобы Щур написал что-то неожиданное. Вопрос был в том, как он написал ожидаемое.
— И ты, это, всегда так пишешь? В смысле, у тебя же почерк — каллиграфический, — начал приходить в себя Шматко. — Ты что заканчивал?
— Географический, специальность картография…
— Значит, и рисовать умеешь? — сделал вывод лейтенант.
— Умею…
Не было бы счастья, да несчастье помогло — на голову Шматко свалился талант, умеющий писать и рисовать.
— Значит, так, чтобы сегодня же в роте висел новый боевой листок — лучший в части…
— Товарищ лейтенант, — как всегда некстати попытался вмешаться в воспитательный процесс Нелипа, — у нас за этот месяц уже висит…
— Будет рисовать за каждую неделю! Отставить — каждый день!
Рядовой Щур!
Рядовой вытянулся во весь свой немалый рост, приготовившись принять любую кару на свою многострадальную голову.
— Объявляю вам пять боевых листков вне очереди…
— Есть пять боевых листков…
Каждый из участников этого сурового наказания почувствовал себя неловко, будто каждый обманул другого, вероятно, именно это чувство и называют компромиссом.
Письма получают не только рядовые и сержанты. Даже майор, даже замполит может получить письмо. Если бойцам срочной службы пишут чаще мамы, иногда подруги и совсем редко — друзья, то офицерам — часто мамы, чаще штаб, и очень редко — бывшие подруги.
Замполиту письмо писал его тайный агент Фахрутдинов.
Наверное, и в те далёкие дни, когда мысль о собственном агенте показалась бы замполиту дикой, он так не волновался, получая письма.
Торжественно помещённый по центру стола, конверт ожидал вскрытия.
— Здорово! Чё это у тебя дверь открыта? — У майора Зубова давно была развита особая начальственная способность появляться везде и всегда не вовремя.
— Закрывал, вроде, — для порядка для отмазку Староконь.
— Что, лямурные письма? Или уведомление об алиментах?
Крыть замполиту было нечем, а не крыть — никак нельзя.
— Коля, тебя что, заклинило или переклинило? Это, между прочим, то, что ты просил. Работа с личным составом. Полный отчёт за неделю о второй роте. Агентурная сеть работает.
— А почему в письме? — поразился Зубов.
— Схема такая, — небрежно пояснил замполит.
— А ты молодец, разреши взглянуть? — Замполит конечно бы разрешил, если бы Зубов уже не взял бы в руки письмо и не принялся читать его вслух.
«Товарищ майор, довожу до вашего сведения, что в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое рядовой Нелипка чихнул два раза, распылив при этом три миллиона вредоносных бацилл, чем нанёс непоправимый ущерб физической, а соответственно, и боевой подготовке всей роты…»
— Это что такое? — оторвался от чтения Зубов. — «Вчера ночью по бытовке пробежал таракан. Таракан пытался вырваться на территорию казармы, но был уничтожен силами внутреннего наряда…»
— Староконь, ты что, издеваешься? Или это над тобой кто-то издевается? «Рядовой Папазогло стоял на тумбочке и зевал, чем демонстрировал своё отношение к воинскому долгу и службе…»
— Товарищ майор, разрешите, я разберусь… Можно мне письмо?
— Подожди, дай, дочитаю этого Жванецкого, неужто у нас боец из Одессы служит?
Специальный агент Староконя, будто он самый обычный солдат, сидел на кухне и чистил картошку.
— Очень смешно, Фахрутдинов, можно, я твоё письмо себе на память оставлю? — Майор явно решил пренебречь режимом конспирации и встретился со своим агентом на первой попавшейся явке.