— Товарищ майор, ну вы же сами просили, всё, что в роте происходит…
— Ага. А ты на чужие просьбы, я смотрю, сильно отзывчивый. У меня ещё одна к тебе будет. Ты вот эту гору картошки — к шести утра сделай, пожалуйста.
— А вдруг я не успею? — ничего не расстроился Фахрутдинов.
— Ничего страшного. Не успеешь сегодня — завтра повторим, так что бери перо и пиши, пиши, Фахрутдинов, тонкой стружкой. Ты же у нас писать любишь. И глазки из письма выковыривай…
— Есть выковыривать!
«Надо же, — подумал Фахрутдинов, — а у замполита есть чувство юмора. Специфическое такое, но ведь есть!»
Когда командир чего-то тянет — это не к добру. Шматко уже хорошие десять минут сидел в кабинете у Зубова, а тот всё читал какую-то бумагу, будто важнее её и нет на свете ничего.
— Ну, как дела в роте, Шматко? — наконец заговорил майор.
— Отлично, товарищ майор. По всем показателям.
— Это хорошо. Значит, перед человеком не стыдно будет.
Стыдно Шматко было только изредка перед собой. Почему ему могло быть стыдно перед кем-то, Шматко не догонял.
— Перед каким человеком стыдно не будет?
— Из штаба округа приказ пришёл, — Зубов подвинул Шматко столь тщательно изучаемый им документ, — нового ротного к вам назначают.
— Как нового? Зачем? Это что, вместо меня, что ли? — Мысль о карьере, резко повернувшей вниз, доходила до лейтенанта поэтапно.
Всё когда-нибудь заканчивается. И хорошее, и плохое. Десять дней отпуска, казавшиеся в части сроком безразмерным, скукожились, и теперь казалось, что и было-то их всего от силы три. От отпуска осталась только дорога назад, в страну, где масло только порциями, а одежда — только из шерсти и хлопка.
Чемодан Вакутагина, бывший и так далеко не пустым, теперь принимал груз, который должен был сделать его и вовсе неподъёмным.
— Здесь вот сало, колбаска, это сверху будет, — по неизвестно откуда взявшейся традиции, мама Кузи считала своим долгом подробно рассказать сыну, где что лежит, будто этим продуктам предстояло прожить не один день после прибытия в часть, а как минимум год. — Банки я на дно кладу, — продолжала мама, — вот тут грибочки, варенье, мёд…
— Я бы мёд не давал, — не мог не вставить с ехидцей дед, — чтоб служба мёдом не казалась…
По какой-то странной причине Кузьма в последние дни перед возвращением в часть никак не мог отвязаться от чувства, что дед его, и всё же не совсем. Что-то неуловимое делало его иногда так похожим на лейтенанта Шматко, что Соколов даже на секунду представил вариант, при котором он и Шматко — родственники по дедовской линии. От такой перспективы дух захватывало, в смысле, хотелось придушить кого-нибудь.
Между тем дед выудил откуда-то бутылку самогона и, радостно улыбаясь, явно собирался сделать её пустой не без помощи Кузи.
— Специально на отъезд держал — первачок, давай, Кузьма!
— Дед, опять? — пьяные проводы в расклады мамы Кузьмы не входили. — Сколько можно? Отстань ты от человека, Кузе надо в часть нормально добраться…
— А чего там добираться, — сделал заведомо нереальную попытку дед, — сел на поезд, и по рельсам, с фарватера не собьёшься…
— Дед, в самом деле, не надо — я твои первачки знаю, можно и поезд перепутать — оставь на дембель…
— Можно и на дембель. — Нехотя, с многочисленными вздохами и стенаниями, бутылка была спрятана.
— Только продукт скоропортящийся, — подвёл черту дед.
— Вот тут, в пакете, варежки, шарфик и носочки тёплые. — Мама явно собирала Соколова на ещё один срок службы…
— Мама, это лишнее, понимаешь, мне это всё равно носить не дадут!
— Почему это — не дадут? — Острое желание поехать в часть вместе с сыном и проследить, чтобы ни одна сволочь не смогла помешать Кузе носить варежки, носочки и шарфик, посетило солдатскую маму.
— Потому как это — неуставная форма одежды, — вмешался дед, — ты погодь, я щас, — прошло времени достаточно для того, чтобы Кузьма подумал, не решил ли дед втихую пропустить по рюмашке, когда дед появился снова. В руках он держал уставную форму одежды. Правда, устав этот был написан лет шестьдесят назад, причём на немецком языке. Дед принёс китель немецкого офицера СС.
— Во, Кузьма, это тебе от меня — трофейный!
С улицы донёсся автомобильный сигнал, семейство Соколова присело на дорожку.
— Может, всё-таки по рюмахе? Всё равно сидим? — оживился дед.
Предложение было отклонено, через минуту Соколов грустный, но трезвый ехал на вокзал.
Глава 21
Капитану Кудашову, новому ротному, очень не хватало стека.