— Ничего, и вас откормим, на неделю пайки хватит, — Вакутагин потянулся за припасами, схоронёнными в чемодане…
— Стоп! Ну-ка, отвернулись, — убедившись, что делегация встречающих и Вакутагин действительно отвернулись, Соколов снял шинель.
— Унтер зольдатен, — произнёс ефрейтор Соколов знакомую с детства фразу. Перед обернувшимися сослуживцами стоял фашист в натуральную величину. Кузьмой под дедовским трофейным кителем даже не пахло. Это был либо Фриц, либо Ганс.
— Мужики, кажись, немцы в городе, — заценил прикид Гунько.
— Это чё? На дембель парадку себе надыбал? — позавидовал Кабанов. — Оберштурмбанфюрер СС фон Соколов…
— Дедовский трофей, он у меня разведчиком воевал, взял поприкалываться, — развеял сомнения Кузьма. — Кстати, давайте ротного разыграем…
— Ротного? Ну, ну, — ухмыльнулся Бабушкин.
— А чего? Шматко с чувством юмора, не обидится…
— Шматко больше не ротный, — заметил Кабанов, — прислали тут одного — с бугра. Ему бы твой китель очень подошёл. Причём без всякого юмора.
— Фашист натуральный, — подтвердил Бабушкин, — так что пайку и этот смокинг лучше заныкай до вечера, пока этот сын Медузы Горгоны не угомонится…
— СМИРНО! — Дневальный подал общевойсковой сигнал тревоги по поводу входа офицера на территорию казармы.
— О! — почти обрадовался Кабанов. — Щас и увидите. Только не окаменейте.
Пока ещё не окаменевшая вторая рота была построена в казарме, причём не было в ней ни одного бойца, который не сомневался бы в том, что единственной целью данного построения было некое новое затейливое измывательство над личным составом, задуманное Кудашовым.
— Ну вот, отпускники вернулись, в роте опять полная обойма, — радости в голосе Кудашова не было и в помине. Примерно с той же интонацией судья сообщает рецидивисту о пожизненном лишении свободы. — А посему в наряд по роте, — продолжал ротный, — завтра заступают… Младший сержант Гунько…
— Я!
— …дежурным по роте. Дневальными пойдут: рядовой Бабушкин, ефрейтор Кабанов и ефрейтор Соколов.
Три возгласа «я» слились в один, причём последний из них ранил лично лейтенанта Шматко. Еле дождавшись, когда каптёрщик вернётся из отпуска, он снова его терял ещё на целые сутки.
— Товарищ капитан, Соколова нельзя, он же каптёр, у него работы и так… тем более он только что из отпуска…
— Вот и отлично. Отдохнувший, с двойной энергией, — Кудашов будто обрадовался возможности причинить несчастье подчинённому.
Нечасто концентрация дедушек в наряде составляет сто процентов. Не то чтобы они не ценили возможность пообщаться, разделяя тяготы службы, просто кому-то же и работать нужно, чего среди дедушек как бы и не принято.
— Зашибись нам счастье прилетело: на втором году по нарядам летать, — заметил Бабушкин, — решил, небось, дедушек поиметь, перед духами себя поставить…
— Да, чувствую, весело нам с новым ротным будет, — попытался найти хоть что-то хорошее в ситуации Гунько.
— Ага, оборжёмся!
— Да расслабьтесь, щас он после отбоя свалит, мы духов поднимем — пусть шуршат…
— Гунько! — Кудашов явно не хотел дать шанс забыть о себе. — Значит, так, Гунько. Поставьте мне койку в канцелярии — я сегодня здесь ночевать буду. Ясно?
— Так точно!
— И не стойте колом. Порядок сам собой не наведётся.
— Интересно, где вообще таких валетов делают? — затравленно глядя вслед капитану, сказал Бабушкин. — Кудашов… Мудашов он, блин!
Главное, что должен тренировать призывник, это умение не спать.
Лучше всего вообще. В эту ночь эту простую истину предстояло запоминать Папазогло.
— Папазогло, подъём! — Приказ был отдан шёпотом, но не для того, чтобы Папазогло не перепугался со сна, а чтобы не приходилось пугаться капитана Кудашова, чей сон по возможности должен был оставаться крепким.
— Подорвался быстро, — всё так же шёпотом объяснял задачу Соколов, — форма одежды номер раз — носки, трусы, противогаз. Буди Лаврова с Нестеровым — и марш к туалету.
Если бы вероятный противник хотя бы раз увидел цвет российской армии в лице Папазогло, Лаврова и Нестерова в майках, кальсонах и тапочках… Думается, врагов бы у нас больше не было. Кто решится воевать со страной, в чьей армии служит Папазогло, этакий гибрид боевого хомячка и гигантского ленивца?
— Значит, так, отцы, — проводил инструктаж Гунько, — взяли тряпки-щётки и айда за мной…
— Это что здесь такое? — выход Кудашова из канцелярии был красив и эффектен. — А ну, марш в люлю! Отбой, я сказал!
Ничто так не угнетает дневального ночью, как безмятежно храпящие товарищи. Товарищи, которые весь день гадили в туалете, за которыми теперь ему предстоит убирать.