Мэллар кивнул:
- Вот именно!
- Но как же? - растерянно сказал Пилот. - Но как же это? Это значит, вы все нарочно заразили меня, чтоб спастись самим? А те тысячи жизней, а может быть, десятки или сотни тысяч жизней - попробуй пойми этого Интеллектора, что он имеет в виду, когда назначает индекс аж девяносто семь - те миллионы жизней для вас ничего не значат?
Ченджи конвульсивно задергался, попытавшись изобразить издевательский хохот, а Мэллар, наоборот, принял сочувственный вид и согласно закивал.
- Если бы вы знали, как я вас понимаю, - сказал он. - Это очень трудно - приучить себя не замечать всех этих индексов, не думать о тех, кого не знаешь, и заботиться только о себе, своих близких и своих друзьях. Это, я вам скажу, задача. Но есть усилия, которые просто необходимо прикладывать, если мы желаем добиться чего-нибудь в этой жизни или если мы просто хотим остаться людьми.
С других постелей раздалось мычание - кажется, одобрительное. Мэллар склонил голову в знак признательности.
- Нет! - остервенело крикнул Пилот. - Мы будем грузить синакон! И хватит об этом!
Самая большая сложность заключалась в том, чтобы уговорить бортовой интеллектор. Пилот называл его Симфотакисом, в честь дяди, известного симфодворника, да и вообще милейшего человека. Симфотакис никак не хотел покидать катер.
- Это мое тело. Вы бы тоже не согласились на полную ампутацию своего тела только потому, что кому-то не терпится полечиться.
Симфотакис не был антрофобом, бортовые интеллекторы редко ненавидят людей - слишком плотно они с ними общаются, но страдал от комплекса неполноценности перед высокими машинами и вымещал его на человечестве. А именно на Пилоте. Тот был слишком неопытен и категоричен, да и вообще, по мнению Симфотакиса, слишком ревностно относился к своим, совершенно ясно, ни к чему не обязывающим обязанностям. И столь странное распоряжение - покинуть катер - вызвало у него естественное чувство протеста.
- Пойми, Такис, - увещевал Пилот. - Если ты останешься здесь, все не уместятся.
- Это я понимаю, - соглашался Симфотакис.
- Милый мой Симфотакис, если все не уместится, значит, кто-то умрет.
- Это очень печально, но я-то что могу сделать?
- Всего-навсего выйти из катера.
Такис даже взвизгнул:
- Катер без меня - всего лишь груда металла и биопластика, вегикл без маневра.
- Да не нужно ему маневра. Ему всего-то и нужно пройти обратным путем. Ну вот ты сам скажи, какова вероятность пройти обратным путем?
- Девяносто девять и девятьсот девяносто семь тысячных процента. Но три тысячных остаются!
- Но ты же мудр, Симфотакис! Ты же понимаешь, что значит риск в три тысячных процента.
- Риск, возможно, невелик, - соглашался Симфотакис, - а ты обо мне подумал? У меня, между прочим, тоже кое-какие права имеются. Я, между прочим, тоже существо, а не думающая субстанция. И катер этот - мое тело. От меня неотъемлемое.
- Почему же неотъемлемое, - убеждал Пилот. - Тебе всего-то и надо сварганить себе какие-нибудь временные ходули, ведь ты же понимаешь, что если ты в катере останешься, все больные не вместятся.
- Без тебя эта штука прекрасно полетит, а вот без меня…
- Да ведь и без тебя полетит! Главное, обратный путь ей задать. Реверс!
Пришел вечер.
- Ну вот, - сказал Мэллар. - Вот и все. Пора начинать.
Пилот в знак возмущения плотно сжал веки и завел глаза к надбровным дугам, да так, что стало больно.
Тела были уложены на летающие тележки. После того, как больным купировали дыхание, они обмякли, словно болезнь, съедавшая их, ушла вникуда, в космос.
Жуток был Ченджи, грозящий небу новоприобретенной колючей, неухоженной бородкой и оскалом желтых зубов, не смешон Ивановну Маттиасс Эгнули, томный бандит, всю жизнь искавший себе место в этой Вселенной и теперь грозно застывший каждой черточкой своего лица при безвольном теле; а русский этот, со сложным именем, распялил под простыней рот и брови свел страдальчески, будто пел дамский шлягер; тихо и беспрекословно прятался под простынями когда-то горячечный Ностраган - утратив дыхание, он удивительно потерял в объеме.
С каждым Мэллар прощался отдельно, и попрощавшись, сам подавал команду на отключение, то есть на купирование дыхания, всякий раз при этом неодобрительно поваживал головой и бросал быстрый взгляд на Пилота, который натянул на себя маску безучастности, да так в ней и оставался. Это было легче, чем помнить про болезнь, хотя сейчас она никак не проявляла себя - Пилот был деятелен и чувствовал себя неплохо.
И все говорили Мэллару: ты жди, я никуда не денусь, черт с ними со всеми, я вернусь.