- Верно.
Она осторожно погладила его. Слепящая боль прострелила его бедро и сосредоточилась в колене. Патрик взвыл и попытался вырваться, но она цепко держала его. Еще мгновение - и боль ушла. Вместе с окружающим миром.
Он открыл рот, чтобы закричать, но не издал ни звука. В ушах стоял пронзительный вой, похожий на свист штормового ветра.
Разум подсказывал, что он мечется и извивается, стараясь освободиться, но тела своего не чувствует. Слух, зрение и голос куда-то пропали. Остались лишь смутные ощущения, твердившие: он не имеет ни веса, ни кожи. И никаких границ, если не считать тех, которые он определил сам. Ни мышц, ни волос, ни костей.
Она продолжала гладить его, добралась до черепа, расколола его раскаленными щипцами, так, что содержимое фонтаном взметнулось в небо. Оказалось, он тоже состоит из мертвенно-белого свечения, струившегося из его мозга, как вода под давлением. И это свечение, бывшее Патриком, мгновенно растворялось в воздухе.
Патрик задыхался, мучительно пытаясь втянуть воздух несуществующими легкими. Кричал несуществующим голосом, отчетливо сознавая, что рассеивается, расплывается, расползается, как пушистое облачко на ветру. Растягивается по небу такой тонкой пленкой, становится невидимым. Бесплотным, глухим, слепым. Умирающим.
Но тут Кариша потянула его обратно. Сознание этого буквально ворвалось в его тело с такой силой и неистовством, что он отчетливо услышал, как хрустят связки, скрипят мышцы. Сломанная в прошлый сезон щиколотка отозвалась нестерпимой болью, кость изогнулась до предела, грозя треснуть.
Но он приветствовал боль, как собственную душу, принимал с распростертыми объятиями, едва водопад света рванулся назад в его физическое «я». Мощь этого превращения швырнула его на траву. Он упал навзничь. Большое тело странно дергалось, как спятившая марионетка. Голова ударилась о землю, и Патрик встал на колени, кашляя и захлебываясь в приступе рвоты. Он стоял так до тех пор, пока перед глазами не поплыли острые стебли травы. Потом неуклюже откатился и сел, втягивая густой ночной воздух в обретенные легкие. Воздух скользил по горлу, такой насыщенный, что Патрик ощущал его вкус, смешанный с запахами, доносившимися с ближайших фабрик. Вкус лучшего виски.
Он снова обрел плоть и кости. И все ощупывал икры, бедра, колени. Надежные, крепкие мускулы, способные делать все, что от них требуется.
Он поспешно прижал ладони к паху, желая убедиться, что остался мужчиной. Пробежал пальцами по лицу. Надежное, крепкое покрытие из кожи, облекавшее мускулы и кости. Все на месте. Все собрано воедино.
Он сжал и разжал кулаки, потер больную щиколотку, чтобы доказать себе: все кости на месте.
Кариша протянула руку и сжала его пальцы. Патрик отшатнулся, готовый к схватке. Он убьет ее, если понадобится, но не позволит снова подвергнуть себя такой пытке.
Но она и не пыталась. Просто держала его руку в своей, изучая, поворачивая, стискивая, словно хотела почувствовать каждую косточку. Потом подняла глаза, полные непролитых слез.
- Прости, - шепнула она, не отпуская его.
- И вы все так живете? В таком виде? - выдохнул он. В пересохшем горле скребло, но, по крайней мере, он его чувствовал!
- Все не так, как кажется! Для нас это совершенно по-другому. Не понимаю…
Она снова повернула его руку, провела по костяшкам, покрытым рубцами и ссадинами. Присмотрелась к своим, безупречно-гладким, и вновь принялась исследовать его ладонь.
- Я думала, ты готов.
Она отстранилась и протянула к свету длинные изящные пальцы.
- А может, и понимаю. Это тело очень притягательно. Возможно, тебе понадобится больше времени.
Патрик долго оставался на месте, сосредоточенно перебирая влажную траву, вонзая пальцы в мягкую холодную почву. Кариша тоже молчала, такая притихшая, что он не слышал ее дыхания. Впрочем, она, возможно, и не дышала. Но если приняла облик человека, должна дышать! Сам Патрик теперь дышал; он обрел кости, способные ломаться, и кожу, способную кровоточить. И разум, перебиравший все, что произошло, пока Патрик не запутался окончательно. Это безумие. Настоящее безумие. Одно Патрик знал твердо: так просто он не сдастся. И по собственной воле никуда не пойдет.
- Ни к чему мне время.
Кариша пожала плечами. Жест выглядел странно-неестественным. Механическим.
- Я промахнулась. Не приняла в расчет, как много это значит - быть человеком. Придется начать сначала. Теперь я буду осторожнее.
- Можете стараться хоть сто лет, - начал он, но она резким движением руки приказала ему молчать.
И взглянула на небо.
Патрик последовал ее примеру, но яркое световое пятно исчезло. Он был рад. Не желал больше видеть ничего, пожирающего плоть.
Кариша нагнулась к нему. Теплое дыхание овеяло его щеки.
- Все равно мы начнем сначала. Я дам тебе время. Не стану спешить, чтобы ты успел все усвоить. Мне поручено доставить тебя домой.
Ее глаза сияли, как новенькие пенни. Ожиданием. Предвкушением.
Желудок Патрика тоскливо сжался, но он старательно изобразил смех.
И протянул Карише руку. Сильную, живую руку. Ту, которая не растворится в белом огненном шаре.
Туман, разгоняемый двумя небольшими вентиляторами, клубился в тоннеле. На другом конце плясали на льду огни прожекторов: пурпурные, золотые, белые.
Ночь обещает быть хорошей. Патрик это чувствовал. По наэлектризованной толпе, по едва сдерживаемой энергии товарищей, по тому, как располагались кости в его плоти.
Комментатор объявил состав первой пятерки. Патрик услышал собственное имя и выступил вперед. Он третьим ступил в клубящиеся огни.
И в тот миг, когда коньки коснулись льда, Патрик понял, что Кариша где-то на трибуне.
Перевела с английского
Татьяна ПЕРЦЕВА
КРИТИКА
Владимир ШАТИЛОВ. ИСТОРИЯ НЕСБЫВШИХСЯ НАДЕЖД
Мы продолжаем рассказывать об истории и современном состоянии фантастики в различных регионах России и странах бывшего СССР. Тема сегодняшнего очерка - "Донская волна" фантастики.
Прежде всего - об истоках. Кроме общеизвестных у современной донской фантастики был, так сказать, и "местечковый". Весьма колоритный. Именовался он Петроний Гай Аматуни.
При первой встрече с ним - живым классиком фантастики не только Ростовской области, но и всего юга России - я смущенно поинтересовался: "А имя-отчество ваше как все-таки?" На что получил серьезный и одновременно доброжелательный ответ: "Петроний Гай!". Своими греко-армянскими корнями Аматуни гордился.
Взлет его творчества пришелся на конец 50-х - начало 60-х годов. Трилогия "Гаяна", состоящая из книг "Тайна Пито-Као" (1957), "Тиунела" (1962) и "Парадокс Глебова" (1962), неоднократно переиздавалась как в Ростове-на-Дону, так и в Москве. Трилогия довольно показательная, поскольку в ней отразились все тенденции тогдашней фантастики.
Прежде всего, разумеется, антиимпериалистический антураж с критическим запалом и осторожной (в рамках дозволенности) раскрепощенностью слога. С этим соседствовали описания прекрасного коммунистического будущего (перенесенные, правда, с Земли на далекую планету Гаяна):
"- Кем ты работаешь, ани?
- Главным конструктором универсальных транспортных машин индивидуального пользования.
- Тогда объясни мне: где источник энергии для двигателя?
- Везде. У нас энергия передается на расстоянии. Мы добываем ее из вещества. Сперва пошли в ход горы и даже один хребет".
Одним словом - фантастика в полный рост! И все-таки вершина его творчества, на мой взгляд, - милая фантастическая сказка "Чао" (1964), повествующая о том, как скромный низкорослый робот обратил в "советскую веру" дремучего в своем невежестве восточного волшебника. Волшебник во многом был списан с приснопамятного Хоттабыча, но динамичные приключения роботенка читались на одном дыхании.